Галина Мосияш - Встреча навсегда

А папа по приезде в Алма — Ату долго не мог устроиться на работу. И в это время он решил попробовать себя в прозе. Но поначалу у него не получалось.

Мама время от времени откладывала свою рукопись, подходила к нему, присаживалась на край дивана (папа всегда писал лежа):

— Ну, что прибавилось нового? Читай.

Я замечал, что она никогда не говорила ему слово «плохо» или «это совсем негодно», а, как понимал, выбирала слова помягче: «Знаешь, вот тут надо бы чуть подробнее, а то как–то непонятно.»

Первой папиной реакцией было несогласие с замечаниями:

— Ну вот, я так и знал! Опять не то, опять надо переделывать!.. Не буду я снова переписывать!.. — и в порыве отчаяния иногда бросал свою рукопись.

Мама за это почему–то совсем на него не сердилась. Делала вид, что ничего особенного не случилось. Запросто улыбалась и говорила:

— Подбери тетрадь. И что ты из–за такого пустяка устраиваешь «спектакли». Тут и сделать–то всего ничего: заменить или поправить 2–3 предложения, и все будет нормально. Давай сюда.

Папа «остывал», садился рядом, и по его лицу было видно, что чувствовал он себя далеко неправым.

Как я потом понял, мама остерегалась при этом говорить более строго, чтобы «не выбить его из колеи», чтобы он вдруг не «взорвался» (это он мог) и не бросил уже хорошо начатое. Что тогда с ним будет?..

А папа то же самое — чтобы она не отказалась от него, такого «непутевого». Оба они боялись потерять друг друга.

Но такие «инциденты» случались крайне редко. А по другим причинам у них не было размолвок. В основном они жили дружно, любили друг друга — это чувствовалось во всем. И куда бы они ни пошли или ни поехали (в Дом творчества, за границу, просто отдохнуть), всегда только вместе, по обоюдному желанию. И чем были старше, тем теснее становился их союз.

Родителей своих я вспоминаю всегда с благодарностью. За все детство мы не слышали от них не только грубого, но тем более бранного слова. Не знали абсолютно никаких наказаний. Мы с сестренкой ни разу не испытали, что такое «стоять в углу». Это шло от мамы. Она была особенно заботливая и мягкая в обращении. Но я не помню, чтобы мы когда–то ее ослушались. Лидером в семье была она. И если бы не ее авторитет, который с молодости и до самой старости признавал отец, то он едва ли закончил бы образование и вошел в настоящую литературу.

Теперь снова — ксерокопии.

Что касается писем, то возьму ксерокопию лишь одного письма — Е. К. Стюарт, которая лучше кого–либо другого знала моих родителей (она была их постоянной наставницей и литературной мамой). Она не стеснялась в выражениях, если ей что–то не нравилось, но при этом больше «попадало дорогому Мосия- шу». Приведу из него небольшой отрывок.

«Милая, Галя!

…Японимаю все, о чем Вы написали и о чем Вы не написали, а только подумали. Уверена, что так все и есть (о Сереже). Он стихийно талантлив, но неусидчив и невдумчив. Пусть всю жизнь Бога благодарит, что рядом с ним — Вы. Но все–таки я радуюсь за Вас обоих, я знаю, как трудно начиналась и строилась Ваша жизнь, какие горы Вы преодолели. Нельзя даже представить было, чего Вы оба достигнете. Детей хороших вырастили, оба пишете, и неизвестно еще, кто талантливее из Вас! Очевидно, Вы дополняете друг друга. И все скрепляете Вы своей женской безошибочной мудростью …

03 мая 1983 г.».

И последнее, что я оставил на конец, — это автографы–посвящения, которые отец писал маме на всех романах. Я приведу только два:

«Жене и соавтору этой книги Галине Федоровне Мосияш с благодарностью за 40 лет совместной творческой работы». (Пятое переиздание романа «Александр Невский», вышедшего в Москве, из–во «Астрель», 2001 г.)

«Моей жене Гале Мосияш — милой женщине и совершенно уникальному человеку, которая, разделив со мной свой солнечный талант, сделала из меня неплохого писателя.

С нежностью автор С. Мосияш.

6 мая 2007 г.

г. Гомель».

Это последнее его посвящение, на последнем, третьем переиздании романа «Петр Великий», вышедшем в мае 2007 года, за четыре месяца до ухода отца из жизни.