Степан Выскубов - В эфире Северок

Петр Романович оставил Николаю текст радиограммы и ушел, а мы еще долго стояли и разговаривали. Я рассказывал Николаю о Сочи, о судьбе батальона, о поездке домой, о том, почему снова прилетел к партизанам...

- А я не знаю, что делается у меня дома. Никаких вестей! - с отчаянием проговорил Григорян.

Три дня мы, как и раньше, жили вместе. На связь я выходил раз в сутки. На четвертый день отправился с группой партизан в Восточное соединение (районы были переименованы в соединения), которое базировалось около Феодосии и в Старом Крыму.

Две ночи брели мы по горам и лесам, пока добрались до лагеря бригады, которой командовал бывший начальник штаба района Николай Кузьмич Котельников. В бригаде находился командир Восточного соединения Владимир Степанович Кузнецов.

Я доложил о прибытии. Кузнецов выслушал, подумал и сказал:

- Пока побудь при второй бригаде.

Котельников улыбнулся и подмигнул мне: дескать, снова вместе.

* * *

Бригада располагалась в Старокрымских лесах. Она контролировала автомагистраль Симферополь - Феодосия и железную дорогу Джанкой - Керчь. По железной дороге к Керчи беспрерывно перебрасывалась живая сила, техника и боеприпасы противника.

Разведка приносила разведданные, и в эфир снова полетели сведения о противнике. По нескольку радиограмм в день передавал!

На Керченском полуострове сдерживали натиск наших войск остатки 17-й немецкой армии, которой командовал генерал-полковник Руофф. В августе сорок первого в зоне его армии находился концлагерь "Уманская яма", как называли лагерь сами узники, где ежедневно умирало до 400 военнопленных.

Да, это был тот самый Руофф, что, захватив в сорок втором году Краснодар, хвастался японскому военному атташе: "Ворота Кавказа открыты. Близится час, когда германские войска и войска вашего императора Хирохито встретятся в Индии".

Интересно, что сейчас сказал бы генерал Руофф японскому атташе?

Немцы строили оборонительные сооружения в районах Севастополя, Феодосии, Судака, укрепляли Акмонайские позиции, Перекоп. Они думали удержать Крым.

Даже некоронованный король Румынии маршал Антонеску в своем обращении к солдатам и офицерам 3-й румынской армии, находившейся в Крыму, писал 14 ноября 1943 года: "...Крым - это щит нашей страны. Оберегайте этот щит, который бережет нашу родину от угроз врага с воздуха, моря-и суши".

36

Рассвет сменил темноту ночи, и сквозь утренний туман все отчетливей проступали вдали очертания гор и леса.

В этот день я проснулся рано. Партизаны еще спали, лишь прохаживались по лагерю часовые. На связь вышел ровно в семь утра. Передал две радиограммы о передвижении противника и принял одну: она адресовалась командиру бригады Котельникову и комиссару Черкезу. В ней говорилось, чтобы меня немедленно направили с рацией в район Аджимушкая для оперативной работы.

Командир бригады прочитал радиограмму раз, другой...

- А как же мы будем без рации? - спросил недоуменно.

- Видимо, и о вас позаботятся.

- Нет, тут что-то не так, - засомневался Котельников и набросал текст радиограммы в штаб фронта.

Ответ был получен в следующем сеансе связи. В нем говорилось, что сложившаяся обстановка требует немедленной посылки рации в район Аджимушкая, а в бригаду будет направлен другой радист. Подписи Василевский, Ворошилов.

На этот раз у Котельникова не было сомнений. Он воспринял радиограмму как приказ Ставки Верховного командования.

Комиссар бригады Сергей Иосифович Черкез рассказывал о партизанах Аджимушкая, среди которых ему довелось находиться в сорок первом году, о Керчи. Тогда он был комиссаром отряда имени Ленина, а командиром - Майоров. Черкез хорошо знал, где можно укрыться, откуда вести наблюдение за противником...

Вечером мы долго сидели с Сергеем Иосифовичем. И он снова и снова рассказывал мне, как лучше пройти в район Аджимушкая. Даже нарисовал схему с ориентирами. Я все запомнил: никаких записей у меня не должно было быть.

* * *

Начались сборы. Завтра, 25 марта 1944 года, я должен отправиться в путь. День в день, два года назад, меня выбросили на парашюте к партизанам. Мне почему-то вспомнилось, как провожали нас в Краснодаре на аэродром... Как после десантирования бродил по лесу, проваливаясь в сугробы... Все вдруг вспомнилось!

Мне выделили проводника. Это был совсем еще молодой белобрысый паренек, Леня Белоусов. Он, житель Ленинского района, куда относился Аджимушкай, не раз бывал в каменоломнях, играл там с мальчишками. Лене в то время было лет восемнадцать, не больше.

Лицо нежное, как у девушки. В светло-голубых глазах постоянно таилась скрытая грусть. За время нашего похода по тылам врага я не слышал от него ни намека на усталость, на мучительный голод. Он все переносил молча.

Вышли мы из лагеря в два часа дня. Солнце то показывалось между туч и ярко светило, то едва проглядывало сквозь серую дымку. Пахло березовым соком, хвоей...

Провожали нас Кузнецов, Котельников и Черкез. По дороге Сергей Иосифович еще раз напомнил, как лучше пройти к Керчи, в район Аджимушкая. В километре от лагеря остановились, попрощались.

- Счастливого пути! - пожав нам руки, сказал Котельников. - Скорее возвращайтесь! - Ему, видимо, было жаль меня: двадцать месяцев вместе...

Через три с лишним часа мы уже были в километре от города Старый Крым. Укрылись в лесу, на высотке, поджидая вечер. Нам хорошо был виден город, дорога, идущая на Феодосию. На улицах Старого Крыма машины, танки, бронетранспортеры, солдаты. В южной части, на пустоши, виднеется до десятка танков, грузовиков. По шоссейной дороге в сторону Керчи тянутся фургоны, бронетранспортеры, крытые машины.

Мне предписывалось на своем пути вести наблюдение за противником и передавать сведения разведотделу фронта. По необходимости - вызывать огонь на себя.

Перед вечером я раскинул антенну и связался с Большой землей: сообщил штабу фронта о Старом Крыме, о передвижении войск по дороге. А также сообщил, что нахожусь в пути.

Наступили сумерки. До нас все реже и реже стали доноситься рев и гул моторов на дороге. Низиной подошли вплотную к шоссе, осмотрелись и быстро перебежали дорогу. Леня шел впереди, я за ним. Ночь была темная, туманная...

- Как думаешь, до утра дойдем до Ново-Покровки? - спросил я парнишку.

- Должны, - ответил он. - С подрывниками доходили до этой деревни.

Более тридцати километров за ночь... Это не так уж много, если идти по хорошей дороге, по прямой, не петляя, не обходя деревни, как придется нам. Я прикинул: до утра остается восемь часов, и мы должны успеть до рассвета войти в Ново-Покровку. Там живет семья партизана - наша надежда.

Ночью сгустился туман, потянуло морозцем, лужи сковало ледком. Путь наш осложнялся. Мы брели, а под ногами предательски звонко ломался лед. Мы часто останавливались, прислушивались, не сбились ли с пути.