Лидия Герман - Немка

9–10.Гриша Таран и Миша Черный казались неразлучными школьными друзьями.

11. Пётр Чех был постарше всех нас и производил впечатление совершенно не имеющего интереса к нашей школьной жизни.

12. Федор Гузенко — блондин, серьёзен, хотя с несколько торопливыми движениями, производил, в целом, хорошее впечатление.

В общем-то, производили все хорошее впечатление, и мне приятно вспоминать обо всех моих соучениках и соученицах.

Учительский коллектив по составу несколько изменился. В нашу школу по распределению были назначены три молодые учительницы — выпускницы педагогического института. Нашу учительницу литературы заменили одной из них — очень красивой женщиной Екатериной Васильевной. Физику стала преподавать Евгения Степановна — она хорошо выглядела, была полна достоинства и умна.

Занятия в этот раз начались 1 сентября и ни разу не прервались. Семнадцать учеников со всего обширного Родинского района посещали в 1947–48 учебном году 10 класс — выпускной. 17 школьных парт были расставлены в три ряда. Мы могли бы все по одному сидеть, но некоторые сидели вдвоем. Я сидела одна, впереди меня Альбина и Катя, сзади меня Даша. Ольга сидела впереди. Это был девичий ряд.

Учебниками нас всех снабдили. Тетради для письменных работ нам тоже выдали. На каждой парте в углублении стояла чернильница с настоящими чернилами. Да, всё стало по-другому, лучше. Лица моих одноклассников светились радостью.

Я тоже радовалась, радовалась за всех, и всё-таки было неспокойно на душе: неизвестность, незащищенность, неуверенность в завтрашнем дне. Сдам ли я экзамены? Если да, то будет ли возможно учиться в высшем учебном заведении? Здесь, в Родино, нет даже профессионального училища, не говоря уже о техникуме. В Барнаул или Новосибирск мне нельзя… Выходит, что нет смысла дальше учиться, тем более что мне надо скоро менять квартиру. Мое мрачное настроение ухудшалось еще из-за Виталия. Уже через неделю нового учебного года я получила письмо от него, хорошо написанное письмо, без намёков на наши отношения в будущем или на чувства. Хороший парень, подумала я. В моем письме писала я о классе, о новых учительницах, о некоторых соучениках и ученицах, о моем первом сочинении по литературе. Кое-что писала с юмором. Вскоре пришло еще одно письмо, я не думаю, что он мое уже получил. Письмо в стихах, хорошо рифмовано. Ему приятно вспоминать тот единственный вечер нашего знакомства; всегда и везде: на учениях, на манёврах или в кинозале, всегда он чувствует близость девушки по имени Лида. И нет девушки лучше той, которую он полюбил. Стихи на трех страницах и его подпись. Еще и еще раз я прочла эти строки. Некоторое время я сидела без движения. Я была одна дома и дала волю слезам…

Что мне ему ответить? Или лучше совсем не отвечать? Или делать вид, будто я не поняла смысл его стихов и обратить в шутку? Кривить душой? Нет, это нет. Конечно, я тоже, как все мои сверстники, мечтала о любви, объятиях, нежности. Был ли Виталий парнем моей мечты? Я этого не знала и знать не хотела, так же как не хотела знать, был ли это Павел. Просто-напросто, я не должна об этом думать, потому что я могу им будущее, жизнь всю исковеркать. Писать ему об этом я считала нетактичным, да и слишком унизительным для меня. Примерно так я ему ответила: «Привет, Виталий. Спасибо за красивые стихи. Только неправильную ты выбрал. Лида».

В следующую субботу я пошла на школьный вечер. И какая приятная неожиданность меня ожидала там в зале. Сразу у двери с каким-то парнем стоял Павел! И мне надо было мимо него пройти. «Павел! — воскликнула я радостно, — у тебя уже каникулы?» — «Каникулы? У меня нет каникул. Я работаю. Работаю и учусь заочно».

«А где ты работаешь?» — «В райкоме комсомола. Валентина Андреевна ко мне обратилась, не хотел бы я принять участие в школьном театре, готовится комедия в трех действиях. Ты же тоже участвуешь?» — «Нет, я ничего об этом не знаю». — «Непонятно». — «Ну и что? У меня и желания нет больше играть в спектаклях». — «Почему?» — «Пойдем, потанцуем».

Это был единственный раз в моей жизни, когда я сама пригласила парня (или мужчину) на танец. Никогда больше. Почему он меня не пригласил, как всегда прежде? У меня было чувство, что он вообще не хочет со мной танцевать. Что-то изменилось, его отношение ко мне. Ни одной улыбки. Никогда я не искала его взгляда, но они всегда встречались — наши взгляды — дружественные, радостные. В этот раз нет. Он рассказал об экзаменах в литературный институт имени Горького и как он, интереса ради, обращался в одно из известных театральных училищ, и что была возможность быть туда зачисленным — со стипендией. На мой вопрос, почему же он туда не поступил, он только пожал плечами. После второго танца Павел ушел.

В этот вечер спросила меня Альбина Савенко, знаю ли я, что П. Братчун подружился с Людмилой П., что она их в это лето несколько раз встречала вместе в парке и на танцплощадке.

«Я рада за них, — сказала я. — А я думала, что ты…» — «Я нет, Аля. Мы просто хорошие друзья, и надеюсь, что мы ими и останемся». — «Я понимаю», — Аля посмотрела мне в глаза и кивнула…

Приглашение играть в спектакле я получила не от Валентины Андреевны, а от нашей новой учительницы литературы Екатерины Васильевны. Валентина Андреевна теперь преподавала в классах помладше, но нашим школьным театром всё-таки руководила больше она. На первой читке пьесы были еще не все роли заняты. Мне досталась роль 32-летней супруги престарелого профессора. Репетиции устраивались редко и растянулись на несколько месяцев. По-моему, только в марте-апреле мы сыграли эту вещь. Павел великолепно сыграл главную и самую комичную и забавную роль. Еще долгое время мальчишки цитировали его изречения и небольшие монологи. Мою игру оценили как не правдивую, роль явно была не моей.

Моя жилищная проблема приняла неприятный оборот. Саша, моя хозяйка, заявила, что я могу квартироваться у её сестры Моти, причём бесплатно. У её сестры Моти с мужем нет и не было детей, и они бы с удовольствием приняли такую молодую дивчину. Они, правда, живут далековато от школы и в это время года, когда дни становятся всё короче, могут возникнуть трудности с приготовлением домашних заданий, но у них есть керосиновая лампа, и эти двое могут поменьше спать. Я уже знала Мотю, иногда она приходила к своей сестре Саше, и меня крайне удивляло, как могут две сестры быть настолько разными.

В следующую субботу я ушла в Кучук. Еще в начале октября был обильный снегопад, но при первой оттепели снег растаял, теперь же в конце октября было сухо, но немного морозно.

Наша избушка, свежепобеленная, смотрелась празднично и в то же время одиноко на тёмно-сером фоне пустынной глуши осенней степи. Окошки были только снизу немного морозцем изрисованы. Еще не стемнело, но передняя комната была ярко освещена, занавески задёрнуты. Керосиновая лампа горит, определила я радостно. Дверь в пригон была еще не заперта, и я вошла, знакомый запах домашней скотины обдал меня теплом. Корова жевала свою жвачку, чётко слышалось её дыхание, и я пошла к ней. Она стояла, наверно, её еще не подоили? Радостно похлопала я её по спине, погладила по шее, по лбу.