Лидия Герман - Немка

«Лена, хорошая моя Лена, хватает тебе теперь корма?» Она повернула голову и мне послышалось лёгкое «М-м-м».

Теперь я пошла к входной двери в дом. Мы могли попасть в дом только через пригон. Странные голоса раздавались за дверью, я остановилась, прислушалась. Это голоса моей матери и бабушки Лизы, радостный смех, восторженные возгласы… Боже! Как я могла забыть, что моя сестра беременна, может, ребёнок уже родился? Действительно! Обе бабушки купали маленькую Евгению — Женю. Я подошла к тазу, а мама моя говорит: «Видишь, твоя тётя Лида пришла? Она тоже радуется такой прелестной маленькой племяннице». Женя лежала на руке своей бабушки в тазу, морщила лоб, сучила ножками-ручками от удовольствия, и бабушка Лиза поливала её тёплой водой. Элла сидела сбоку и гордо улыбалась. После купания и пеленания в какие-то старые, но чистые тряпицы, мне её дали на руки. Ей было уже более двух недель, и она была просто прелесть. Когда Элла её уже кормила, я пояснила ситуацию с моим жильём. Элла обрадовалась предложенному варианту. Мама моя встревоженно смотрела на меня. Само собой разумеется, понятие «бесплатно» было решающим аргументом.

«Ты справишься», — Элла старалась меня подбодрить, а Лео пообещал к следующему моему приходу раздобыть для меня керосиновую лампу.

На следующий день я снова пошла привычной дорогой в Родино. Три или четыре недели я не была дома, не было необходимости — до весны я была обеспечена картошкой, мукой, луком, небольшим количеством моркови и квашеной капусты. Это еще в сентябре привез мне возница тов. Кондрика. Всё это хранилось в кладовой у Саши. Теперь всё надо перевезти в новую квартиру. Это можно постепенно на санках. В те годы в Сибири в каждой семье имелись санки, которые не только для катания служили, но и для хозяйственных нужд, как транспортное средство. Они были вдвое больше, чем обычные санки, с крепкими полозьями.

Через неделю свежевыпавший снег уже лежал покровом в 20 см.

Когда в субботу я вернулась из школы, перед нашим крыльцом стояли такие сани. В доме меня поприветствовала светлой улыбкой сестра Саши, Мотя. Её мать уже перебралась сюда и была теперь занята приготовлением обеда. Меня они пригласили на обед. Потом мы погрузили моё «добро» на сани, сначала мои школьные принадлежности, потом картофель, завернутый в постельные принадлежности, т. к. мороз крепко прибавил. В заключение всё перевязали верёвкой, и мы с Мотей потянули сани в направлении новой квартиры. По дороге завернули в комендатуру, где я отметилась на «выписку» и «прописку».

В большой комнате была только одна кровать, там спали Мотя и её муж Фёдор. Почти рядом, вдоль стены к двери — огромная русская печь. У стены напротив — широкая длинная лавка (скамья). Стол стоял впереди между лавкой и кроватью. Ближе к двери к скамье примыкал кухонный стол-шкаф. Впереди к печи пристроена плита, где готовилась пища. Между плитой и кроватью стоял небольшой табурет, с которого можно сначала на плиту, потом на печь взобраться. На мой вопрос, где я буду спать, Мотя ответила: «Если хочешь, можешь на скамье спать».

«А где спала ваша мать?» — «На печи, там намного теплее, чем у стены на скамейке. И на печи не нужен матрац, там постелен войлок, на нем хорошо спится». Итак, сплю на печи. У меня не было матраца, у Саши я спала на её матраце, но у меня был Strohsack, т. е. наматрасник для соломы, который я могла использовать как матрац, но его я постелила на войлок вместо простыни. Закинула туда подушку и одеяло. Книги мои я определила впереди на лавке, одежда скудная моя осталась в мешочке, который я повесила на крючок на стене, поверх еще моё полупальто с головными платками в рукавах. Готово. Мотя спросила, буду ли я еще писать или читать. Нет. Завтра воскресенье, и я сделаю домашние задания при дневном свете. Лампу потушили и зажгли каганец. И на столе вдруг появилась миска с жареными зернами подсолнуха, и мы сидели, щелкали семечки и говорили о том о сём.

Первые две-три недели прошли сносно. После уроков я спешила домой, бросала в оставшийся в грубе жар разломанный брикет кизяка и варила себе обед. После еды, если еще не совсем стемнело, садилась на лавку у окна и делала уроки, пока можно было. Иногда зажигалась лампа, если нет, то я зажигала свой каганец и садилась за стол. В семь, полвосьмого мои хозяева готовились ко сну. В школе у нас проводились и дополнительные занятия (по-моему, 2 раза в неделю), на них я большей частью не оставалась, потому что огонь в грубе уже бы совсем потух и было бы невозможно приготовить еду. Новый огонь разжигать нельзя было.

Однажды пришла в наш класс Валентина Андреевна и объявила, что сегодня в 5 часов состоится репетиция и что я обязательно должна быть. Я объяснила ей, что мне потребуется час, чтобы до дому дойти, пообедать и назад. Я никак не успею. К тому же, после репетиции будет слишком поздно мне одной ночью идти домой. Может, кто-нибудь другой сыграет эту роль? «Ни в коем случае, — сказала, рассердившись, учительница. — Хорошо, тогда проведем репетицию сразу после 6-го урока». Репетиция затянулась почти до полшестого. В грубе — ни искринки жара. Мои хозяева ложились спать, на столе горел каганец. «В чайнике еще тёплый чай, я сегодня свежий заварила», — заявила Мотя. В своей сумке я нашла кусочек сухого коржа, помазала его топленым маслом, которое еще сохранилось, налила кружку душистого травяного чая, перекусила и тоже легла спать.

С неприятным чувством в животе я размышляла о своем жизненном положении. При таких условиях я не осилю 10 класс. Подготовку к урокам я делала в большой спешке, поверхностно, чтоб только показать, что я что-то делала. И это в выпускном классе, когда нам постоянно напоминали, что мы слишком много пропустили, работая в колхозе, поэтому обязаны наши знания по всем предметам улучшить, усовершенствовать. Я со всей серьёзностью воспринимала это, только не знала, что мне делать. Может, мне домой пойти и Элле всё объяснить? Она так изменилась за последнее время, казалось, что мои школьные дела её вообще не интересуют, может, и я сама тоже? Она так обрадовалась, когда узнала, что мой квартирный вопрос так выгодно решился. Меня тогда даже не спросили, есть ли у меня еще масло, и я не сказала, что то масло, которое я должна была отдать Саше в уплату за два месяца проживания — сохранилось в целости у меня.

Когда я его привезла в начале учебного года, Саша меня спросила, не могла бы я связать для неё такой же красивый белый платок из ангоры, какой я для кого-то связала. За это я могла бы бесплатно 2 месяца жить.

Когда я еще в 9 классе училась, Элла меня попросила связать для её заказчицы большую шаль с узором и кистями. Моя мать научила меня вязать еще в Мариентале, только не шали, а носки. Эти большие белые шали из ангоры с широкой ажурной каймой и длинными кистями были тогда очень модны. Только немногие имели такие платки. Я понятия не имела, как можно связать такой платок.