Владимир Джунковский - Воспоминания (1865–1904)

В этот же день был опубликован церемониал встречи и перевезения тела с вокзала в Архангельский собор и обратно, а также и царских регалий.

<���…> [346]

30-го октября тело почившего государя прибыло в Москву и было перевезено в Архангельский собор. По прибытии тела была отслужена панихида, после чего стали допускаться все желавшие проститься с дорогим монархом. Весь день и всю ночь шел народ до 9 часов утра 31 октября, когда после ранней заупокойной литургии, совершенной преосвещенным Тихоном, епископом Можайским, раздались три выстрела с Тайницкой башни.

В это время из Троицких ворот внесены были в Кремль множество хоругвей со всех почти церквей г. Москвы, с ними стали на пути шествия против окружного суда, тут же расположилась и длинная вереница депутаций с венками.

В 9 с половиной часов в Кремль стали съезжаться должностные лица и прибыл митрополит Сергий. К десяти часам все залы Кремлевского дворца были полны представителями разных ведомств, придворных чинов, военных сословий и т. д. в ожидании Высочайшего выхода из Владимирского зала.

Государь шел с императрицей Марией Федоровной, затем великий князь Сергей Александрович с августейшей невестой государя, получившей титул великой княгини Александры Федоровны. Государь остановился среди зала и благодарил всех и всю Москву от себя и императрицы за искреннее и горячее сочувствие, которое Первопрестольная столица проявила к великому горю, постигшему Россию и всю царскую семью, прибавив при этом как о своей любви к Москве, так и о любви к ней почившего государя.

От лица жителей Москвы отвечал городской голова К. В. Рукавишников.

Затем их величества направились на Красное крыльцо и оттуда в Архангельский собор.

Как только юный государь показался на вершине Красного крыльца, громкое «ура», потрясавшее воздух, раздалось на площади, но по движению руки государя все смолкло, и среди полной тишины их величества подошли к собору, где их встретил митрополит.

Началась панихида, на Ивановской колокольне и во всех церквах Москвы начался печальный перезвон колоколов, а с Тайницкой башни стал раздаваться ежеминутный пушечный выстрел. По окончании панихиды и преклонения пред останками, гроб был закрыт и вынесен на катафалк. Народ, наполнявший Кремлевскую площадь, становился на колени, многие рыдали, плакали, а со всех сторон слышны были печальный перезвон, салютационная пальба, походная дробь барабанов, пение певчих и звуки «Коль славен». Около 12 часов процессия достигла вокзала, тут стоял почетный караул от гренадерского лейб-Екатеринославского императора Александра III полка. Была совершена лития, при возглашении «вечная память» все стали на колени.

Затем гроб был внесен в траурный вагон, их величества и августейшая невеста вошли вслед, поезд тихо отошел от платформы. Барабанщики забили поход, музыка играла «Коль славен», Москва простилась со своим незабвенным царем.

Великий князь с великой княгиней и нами лицами, их свиты, а также великий князь Михаил Николаевич выехали в тот же день в 2 часа дня с экстренным поездом и по пути обогнали траурный поезд, т. к. встречали его в Петербурге.

Великий князь удостоился получить от государя следующий рескрипт:

«Высочайший рескрипт данный на имя его императорского высочества московского генерал-губернатора.

Ваше императорское высочество!

Первопрестольная столица, неизменно сохраняя исторические заветы верноподаннической преданности российским самодержцам, и в нынешние горестные дни перенесения останков в Бозе почившего императора Александра III к московским святыням явила верный отклик испытываемому мною и всей Россией тяжкому горю.

Почерпая в проявлениях горячей любви к незабвенному родителю моему и искренней скорби о безвременной его кончине отрадное себе утешение, ощущаю душевную потребность выразить в лице вашего императорского высочества всем жителям искренно любимой мною Москвы мою сердечную благодарность за их чувства.»

На подлинном собственною его императорского величества рукою написано: «Искренно благодарный и сердечно любящий Вас племянник

Николай

31 октября 1894 г.

Москва».

В Петербург перевезение тела совершилось по следующему церемониалу, опубликованному в газетах, одновременно с порядком ношения траура. <���…> [347]

Проводив тело государя до Петропавловской крепости, я приехал домой и мог наконец обнять мою дорогую мать, которую не видел более полугода. С сестрой я раньше встретился, тотчас по приезде на вокзал, где она была среди фрейлин, встречавших траурный поезд.

Я поселился дома у моей матушки, так хорошо было, уютно, мы вместе одной душой переживали горе России.

До 7 ноября тело покойного государя стояло в Петропавловском соборе; два раза в день я ездил на панихиды, народ днем и ночью непрерывной цепью шел поклониться праху, только во время панихид не пускали. 7-го было назначено погребение, которое и состоялось по следующему церемониалу.

<���…> [348]

В ночь на 8-ое ноября в Петербурге скончался Антон Рубинштейн; с его смертью музыкальный мир понес огромную потерю. Я сам не музыкант и потому не считаю себя вправе говорить о нем, как о композиторе и гениальном пианисте, хочу только почтить его память, сказав несколько слов о том, что я счастлив тем, что я знал Рубинштейна, я был знаком со всей его семьей, бывал у них в Петергофе, покойный всегда ко мне относился очень предупредительно и любезно и даже раза три играл при мне в семейном кругу.

14-го ноября в Аничковом дворце состоялось бракосочетание государя с великой княгиней Александрой Федоровной в тесном семейном кругу.

17-го мы, лица свиты, приносили поздравление государю и молодой императрице.

В Петербурге их высочества оставались до 6-го декабря, я так был рад целый месяц провести со своими.

7-го декабря мы были в Москве, а 9-го ко мне приехал брат, получивший назначение в Тверь. Он прожил у меня неделю, мы вместе ездили делать покупки для Твери, я помогал ему снарядиться. Неделя, проведенная с ним, прошла быстро. Он уехал 18-го числа, а 19-го мы переехали в Нескучное. Среди нашего двора произошла крупная перемена – заведовавший двором милейший граф Стенбок женился на графине Грейг и ушел, а на его место был назначен граф Шувалов. Хотя я и был дружен с ним, но все же считал его человеком ненадежным, себе на уме и далеко не таким сердечным и предупредительным, каким был граф Стенбок. Правда, все недостатки Шувалова скрашивала его жена, рожденная графиня Воронцова, я уже писал о ней, до чего она была мила, какая это была чудная женщина.

Я поместился в Нескучном на своей старой квартире, здоровье мое совсем было хорошо, но я все же берегся и не катался на коньках и старался меньше ходить.