Владимир Джунковский - Воспоминания (1865–1904)

Молодая невеста всех подкупила своей любезностью, простотой, всех очаровала.

13-го числа отец Иоанн навестил Юсуповых, я очень был рад его видеть, он сейчас же узнал меня и спросил о здоровье моей матери. Его память меня очень тронула, от Юсуповых он прошел на соседнюю дачу к графине Сумароковой, жене брата Юсупова, Павла Сумарокова, которая лежала больная в последней степени чахотки и, помолившись у нее, направился в кореизскую церковь, [343]переполненную уже народом. Отслужив молебен и благословив всех присутствовавших, отец Иоанн возвратился в Ливадию.

Каждый день мы ездили с Юсуповым в Ливадию узнавать о здоровье государя, к счастью, все эти дни вести были более утешительные. Шли переговоры о миропомазании принцессы Алисы, все хотели, чтобы это свершилось скорее, но государь, чувствуя себя лучше, объявил, что хочет непременно лично присутствовать, и потому отложил миропомазание до того дня, как станет крепче.

16-го числа приехал профессор Грубер для решения вопроса – делать ли прокол для выпуска воды, т. к. вода все не опускалась. К счастью, погода все время стояла чудная, солнце грело как летом, что так было хорошо для здоровья государя. Все шло хорошо до 18-го числа. Накануне еще государь чувствовал себя хорошо, только был как будто слабее, тем не менее потребовал бумаги и депеши, собственноручно наложил ряд резолюций и подписал массу бумаг. Затем приобщился святых тайн у отца Иоанна Кронштадтского, не мог встать на колени, а молился сидя. К вечеру началось кровохарканье и всю ночь на 18-е бедный государь промучился. Императрице он сказал, что чувствует, что ему осталось жить несколько дней. В 4 часа ночи государю сделалось дурно. Он не мог откашлять мокроты от слабости. В 5 часов, придя в себя, потребовал Наследника, который и не покидал его весь день. Утром врачи определили воспаление левого легкого. В 12 часов дня государю стало лучше. Он съел котлету и выпил молока, затем приказал подкатить себя к письменному столу и спросил почту и бумаги. Прочитав бумаги и подписав их, спросил отца Иоанна, который тотчас явился к нему. Государь с ним полчаса провел наедине. Все 19-е число прошло в большой тревоге, мы с Юсуповым пробыли в Ливадии почти весь день, у всех были сосредоточенные лица, у многих на глазах были слезы.

Пульс государя все слабел, ночь на 20-е была без сна. Императрица не отходила ни на минуту от государя, который лег в спальне, а до того лежал в уборной. Утром 20-го государь встал. Его посадили в кресло с высокой спинкой, пришел отец Иоанн и причастил государя. Государь отчетливо прочел «Верую», причастился в полном сознании, был совершенно спокоен, никаких болей у него не было, ничто его не беспокоило. Он обнял императрицу и всех детей и потребовал к себе великую княгиню Елизавету Федоровну и великого князя Сергея Александровича, обнял их и, вспомнив, что это был день рождения Елизаветы Федоровны, поздравил ее. После этого государю стало хуже, пульс заметно стал слабеть. Доктора выпустили безнадежный бюллетень: «Деятельность сердца падает, одышка увеличивается. Сознание полное. Профессор Лейден, профессор Захарьин, лейб-хирург Гирш, доктор П. Попов, почетный лейб-хирург Вельяминов».

Стали давать кислород, мускус, вино, пульс то поднимался, то опускался. В 12 часов дня государь опять позвал отца Иоанна, попросил его поддержать голову, говоря, что это ему приятно, что ему становится легче. Дыхание все ухудшалось, становилось тяжелее. В половине второго вошел профессор Вельяминов. Государь взглянул на него и сказал: «А профессора уж от меня отказались?» и, посмотрев на него пристально, прибавил: «Только вы не теряете надежды». Вельяминов ответил, что положение не так плохо, что все профессора рядом и тоже не теряют надежды. Императрица тоже все успокаивала. Тогда государь сказал: «Да ведь я знаю, что вы все по доброте говорите, а между тем все кончено.»

Это были последние слова нашего государя. Он впал в полузабытье, то засыпал, то опять подымал голову и пристально начинал смотреть. Узнав кого-нибудь, он ласково кивал головой. В это время все члены семьи были в комнате. В 2 часа 7 минут государь стал очень тяжело дышать, поднял голову, уронил ее набок и, закрыв глаза, остался недвижим. Царя не стало. Горе страшное не только для семьи, но и для России и для всей Европы. Он один держал равновесие. Благодаря исключительно ему за все время его царствования не было войны среди европейских народов. Это был действительно царь Миротворец, а как человек был выдающимся по честности, благородству, прямоте; как семьянин мог служить примером для всех.

Мы с Юсуповым с утра были в Ливадии, я сидел у М. П. Степанова, когда вошел человек и сказал «Государь скончался!» Как мы ни ждали этого ежеминутно, все же эти олова нас ошеломили, мы вскочили и побежали ко дворцу. Дверь в комнату государя была заперта, слышны были рыдания. Все, кто были в Ливадии, все лица свиты собрались у дверей на лестнице, у всех слезы, прислуга вся заплаканная. Все стояли неподвижно, царила гробовая тишина, прерываемая тихими рыданиями из соседней комнаты. Наконец отворилась дверь, вошел граф Воронцов и вскоре вернулся с бумагой. Минуты через две Воронцов опять вышел – цесаревич подписал манифест о вступлении на престол. Вновь отворилась дверь, и начали пропускать в маленькую комнату, направо от которой была спальня, где скончался государь. Все мы по очереди стали входить в эту комнату.

Я никогда не забуду того, что представилось моим глазам, и сейчас, вспоминая пережитое, не могу писать без волнения. Я увидел государя, которого так обожал, сидящего в кресле с склонившейся головой набок, как будто спящего, но до чего он изменился, до чего похудел, шея стала длинной и тонкой, и только ласковая, полная доброты улыбка, столь характерная для него, озаряла его осунувшееся от тяжкой болезни лицо. Одна рука его лежала на коленях, другая была в руке императрицы, которая сидела сбоку и обнимала другой рукой государя.

На кровати принцесса Алиса и еще кто-то сидели и тихо плакали. У окна стояли великие князья Михаил Николаевич и Сергей Александрович, оба рыдали, в дверях всхлипывал великий князь Владимир Александрович. Поклонившись телу нашего дорогого государя и поцеловав его руку, я вышел, рыдания душили меня, нельзя было удержаться, да и все рыдали вокруг меня. Рука была еще совсем теплая. Бедный цесаревич не мог даже выплакаться у тела отца; он сделался монархом, от него все ждали распоряжений. Когда я выходил, вошел цесаревич, т. е. новый государь, бледный, ни кровинки на лице, было видно, как ему трудно было брать на себя, чтобы казаться спокойным.

В 4 1/2 часа была присяга новому царю. Присягали в церкви в Ливадии сначала все великие князья на верность императорскому дому, затем мы, простые смертные. Певчие впервые пропели «Спаси господи» новому государю, раздались салюты, и штандарт в знак траура спущен был до половины.