Владимир Джунковский - Воспоминания (1865–1904)

23-го октября я поехал в Москву на свадьбу М. А. Андреевой с князем Волконским.

25-го был вечер у Андреевых для молодых жениха и невесты. Я очень сблизился с этой чудной семьей и особенно полюбил старушку Наталью Михайловну. Это была старушка старинных правил, патриархальная, немного деспотичная, но замечательно симпатичная. Нельзя было не чувствовать к ней огромного уважения, я очень любил бывать у них и всегда с большим удовольствием беседовал с этой чудной старушкой.

26-го я был вечером у Л. П. Родственной, а 27-го венчали молодых, я был шафером у невесты; кроме меня должен был быть также шафером Монтрезор, а 12 ноября он должен был жениться на двоюродной сестре моего приятеля Зейме Герстфельд. И вдруг совершенно неожиданно для всех он застрелился на охоте. Это произвело ужасное впечатление на всех знавших его и особенно на молодых. Он застрелился за несколько дней до их свадьбы, так что у невесты осталось только два шафера – ее брат и я. Свадьба была в местном приходе в церкви Воскресения Христова в Брюсовском переулке, народу было мало, только самые близкие, служили очень хорошо, перед венчанием было благословение на дому.

Почтенная старушка Наталья Михайловна была трогательна и ужасно напомнила мне мою мать, когда моя мать благословляла мою сестру Ольгу. Невеста была очень красива под венцом, жених же, несмотря на свой княжеский титул, имел вид грубоватый и не казался симпатичным. После свадьбы был обед, я сначала не хотел быть на обеде, т. к. еще не исполнилось и полгода со дня смерти моей матушки, но т. к. на свадьбе было очень мало народа, то я решился остаться на обед, тем более что трагическая смерть Монтрезора очень удручающе подействовала на всех. Вечером молодые уехали в Петербург, я провожал их.

Точно в этот самый день из Курска приехали Евреиновы, тотчас после похорон Монтрезора, который приходился им родственником, и рассказали подробности этой драмы. Несчастный застрелился из охотничьего ружья картечью так, что полчерепа снесло. Очень я был рад свидеться с Евреиновыми. К сожалению, А. В. Евреинов приехал совсем больной, с ним сделался еще в Курске припадок грудной жабы, и он выглядел очень нехорошо. Его жена настояла, чтобы он поехал к Захарьину, но оказалось, не так-то легко к нему попасть, все доктора, к которым они обращались, отказывались устроить свидание с Захарьиным в такое короткое время, поэтому я предложил свои услуги, и на другой день вечером поехал к Захарьину, которого, к счастью, застал дома. Он был донельзя любезен со мной и обещал все сделать. На другой же день к Евреинову приехал его ассистент доктор Яковлев, сделал предварительный осмотр, а на следующий приехал и Захарьин.

Евреиновы очень были довольны, что так все вышло удачно. Захарьин прописал Евреинову целый режим, общее состояние нашел не таким уж плохим.

29-го был день рождения Н. В. Евреиновой, я завтракал с ними в «Эрмитаже», днем у них был чай, вечером они были в театре, к моменту возвращения из театра я приехал к ним поужинать и выпить чаю. Никого у них не было.

На другой день я уехал в Петербург к моей сестре и остановился у нее. К этому времени из Анташей приехала в город и моя младшая сестра с детьми, так что я был очень рад, что мог видеться и с ней. К сожалению, ее последний сынок Костя все прихварывал, у него сделалась сильная золотуха, очевидно, от молока матери, которое благодаря всему, что пришлось пережить моей сестре в последний месяц ее беременности, могло быть недостаточно здоровым. Волнения не могли не отозваться.

Когда я приехал в Петербург и явился великому князю, то он мне сказал, что его брат Павел и он очень заняты мыслью предложить моей сестре быть воспитательницей маленькой Марии Павловны, что ей в следующем году минет 6 лет, и они оба находят невозможным оставлять ее на руках нянек, что они долго обсуждали этот вопрос и решили, что лучшего выбора им не сделать, что единственным лицом для этой цели может быть только моя сестра.

Я ответил великому князю, что моя сестра, конечно, будет очень тронута таким исключительным доверием, но ничего положительного за сестру сказать не могу, возьмет ли она на себя такую ответственность или нет, я обещал, что я с ней поговорю, но что я считаю, что решить этот трудный вопрос необходимо ей единолично.

Великий князь сказал мне, что напишет ей обо всем этом и просит только меня не отговаривать мою сестру, что я и обещал.

И действительно, она получила очень милое, более чем любезное письмо от великого князя с просьбой не отказать его брату, который приедет ее просить быть воспитательницей его дочери.

3 ноября у императрицы родилась дочь, названная Ольгой. [372]Это было некоторым разочарованием, т. к. ждали наследника. Тем не менее, все радовались рождению первого ребенка у царя и царицы,

Предложение великого князя для меня было полной неожиданностью, и, я должен сознаться, было мне хотя и лестно, но неприятно. Моя сестра была занята своим любимым делом, своей Евгеньевской общиной, в частности, и делами Красного Креста вообще. Затем в ее ведении была одна из патриотических школ, [373]дела было много, она была всегда страшно занята, кроме того, у нее было много личных дел, она всегда помогала то одним, то другим, наполняла свою жизнь заботами о других. Жизнь ее была полна. Она жила в очень недурной уютной квартире, была вполне обеспечена хорошей пенсией. Я очень радовался, что ей удалось так устроиться, что она живет самостоятельной жизнью. Менять все это на неизвестное, взять на свою ответственность воспитание великой княжны, погрузиться в засасывающую придворную жизнь, отказавшись от личной жизни, – мне все это казалось весьма непривлекательным, и мне ужасно было жаль сестру.

Я считал, что раз она примет на себя роль воспитательницы, то она должна отказаться и от Общины, и от школы, от всего, чем она жила, и потому я в душе был против. Но при этом другое чувство говорило другое – великий князь так был трогателен, так мил, проявил столько трогательного участия еще так недавно при кончине моей матушки, что отказывать ему было слишком больно, казалось эгоистичным с нашей стороны. А может быть, Господу так угодно, может быть, он посылает такое испытание.

5-го ноября великий князь выехал в Москву, и я с ним. С нами в поезде ехал отец Иоанн Кронштадтский, я зашел к нему в купе. Он сидел в шубе, окно было раскрыто настежь. Когда я вошел, он очень ласково меня встретил, благословил меня, хотел закрыть окно, я ему сказал, что не боюсь мороза. Оказалось, что он всегда ездит с открытым окном, несмотря ни на какой мороз, не снимая шубы. «Я привык к холоду в Архангельской губернии», – сказал он мне. Я сел, и мы очень хорошо побеседовали, прощаясь с ним, я просил его помолиться за сестру, чтобы Господь ее направил на такое решение, которое было бы ей на пользу.