Владимир Джунковский - Воспоминания (1865–1904)

30-го я был дежурным и сопровождал их высочеств на выставку картин Верещагина. Выставку эту я видел вторично, и на этот раз она мне менее понравилась.

Обедали дома, после чего их высочества поехали в оперу. Я, как дежурный, не мог не поехать, пришлось сидеть в средней царской ложе со всей немецкой свитой, мне было очень тяжело. От сестры я в этот день получил депешу, что она приехала в Ниццу, очень меня порадовало, что она доехала благополучно до своих друзей и теперь с ними.

1-го декабря были на сельскохозяйственной выставке в городском манеже, [374]осмотр длился почти два часа, очень было интересно, но утомительно, вечером для Гессенских великий князь устроил танцевальный вечер. К сожалению, я был дежурным в этот день и должен был поэтому присутствовать, но я, конечно, не танцевал, а сел играть в винт. Все же было жутко и неприятно слышать музыку и танцы.

2-го числа у великого князя вечером был концерт, пел русский хор, и я был рад, что мне было разрешено не присутствовать на этом вечере, я просидел у себя дома в полной тишине, что так редко удавалось.

3-го у меня днем пили чай мои друзья Вельяминов, Гадон и Комаров, а вечером, после обеда, когда все уехали в театр на «Пиковую даму», я отправился к Андреевым и очень симпатично провел у них вечер. Там была Л. П. Родственная, от которой я узнал печальную весть о моих друзьях Евреиновых, которые в то время были у себя в деревне в Курской губернии. Они совершенно были разорены, благодаря ряду неудачных афер, которые затеял Евреинов. Дела их настолько плохи, что им грозит лишиться имения. Очень меня это огорчило за них, мне невыразимо стало жаль Н. В. Евреинову, которая все дела предоставила мужу и никогда сама не вмешивалась. Вследствие этого они решили провести всю зиму в деревне из-за экономии.

4 декабря Гессенские уехали, и у нас стало тише. 5-го в день рождения моей сестры было очень грустно быть так далеко от нее. Вечером в этот день их высочества уехали в Петербург на один день, чтобы принести поздравление государю со днем Его тезоименитства. Меня не взяли, да меня и не тянуло туда, я рад был остаться один.

6-го я был произведен в штабс-капитаны, было уже пора т. к. в чине поручика я пробыл более 7 лет. В этот день я утром был в соборе у обедни и затем поехал в Тверь навестить брата, который был именинником в этот день. Приехал к нему в 9 часов вечера и застал у него много гостей, которые все мне показались очень симпатичными. Я просидел у брата до 2-х часов ночи, когда уехал на поезд и был в Москве в 8 часов утра, за 2 часа до приезда их высочеств.

С их возвращением жизнь вошла в колею, ничего особенного не было, жили тихо до 12-го числа, когда я, получив пятидневный отпуск, решил поехать в Курскую губернию к Евреиновым, которые меня все приглашали к себе. В Иванине меня ждала тройка, которая помчала меня в Борщень. На половине дороги меня встретила Н. В. Евреинова в парных городских санях. Она пересела ко мне, и мы поехали вместе. Очень радостно было встретиться.

В Борщне нас встретила сестра Евреинова – Мария Владимировна, очень милая, хотя довольно резкая женщина, затем гувернантка и дети. Дети меня очень тронули, удивительно ласково меня встретили, особенно девочка Нина, которая обняла меня и не отходила от меня весь день. Евреинова дома не было, он был вызван накануне по делам в Москву и мы, таким образом, с ним разъехались.

Все три с половиной дня, проведенные в Борщне, прошли быстро, мы много гуляли, катались по степи в маленьких санях, скатывались с гор с детьми, одним словом, наслаждались разными деревенскими удовольствиями. Выехал я из Борщня вместе с Н. В. Евреиновой, которая поехала в Белгород к Волконским, так что до Курска мы доехали вместе. Очень было грустно уезжать.

В Москве по приезде я тотчас заступил на дежурство. Их высочества были уж в Нескучном. Вечером ездил на панихиду по Духонине – он был начальником штаба округа и скончался, проболев всего несколько дней. Очень было его жаль.

В Нескучном жизнь шла обычным темпом, морозы были большие, все время около 20°, но мы все же ежедневно совершали прогулки. 20-го я обедал у Огаревых, он получил в командование л. – гв. 1-й Стрелковый Его Величества батальон и был в восторге.

Перед самым Рождеством в Москву на два дня приехала совершенно неожиданно Н. В. Евреинова, у них вышло недоразумение насчет их дома, который коронационная комиссия хотела нанять у них на время торжеств в следующем году, и она приехала, чтобы распутать это дело. Я обедал с ней у Андреевых в день ее приезда, провел следующий день с нею, помог ей все устроить. На другой день она уже уехала.

24-го декабря была елка, очень было красиво все устроено. Я получил от великого князя старинный посох и книгу «Село Преображенское». Чудное издание. От великой княгини вазу датского фарфора, английскую гравюру, картину сепией французской школы, кожаную рамку на 4-е портрета и золотые запонки с темным жемчугом.

Ночью я ходил в Хамовники в церковь, [375]где чудотворная икона «Споручница грешных», вернулся в 6 часов утра, а в 10 часов все поехали в храм Христа Спасителя, как всегда к началу обедни.

Праздники провели тихо, никаких вечеров не было. Только 26-го вечером у их высочеств собрались Белевские, Шуваловы, Васильчикова и из Петербурга приехал великий князь Константин Константинович с Шлиттером.

На душе у меня было тяжело, в такие праздники как-то особенно бывает всегда грустно, когда чувствуешь отсутствие близких.

Так время и прошло до 31-го декабря, вечером мы встретили Новый год в церкви Нескучного дворца за молебном.

Наступил 1896 год – год священного коронования императора Николая II и императрицы Александры Феодоровны, омраченный Ходынской катастрофой, которая положила какую-то тень на все царствование несчастного царя-мученика Николая II и которою воспользовались враги России, чтобы очернить личность царя.

Изложу подробно это печальное роковое событие в свое время, а пока начну излагать по порядку все, что происходило на моих глазах с первых чисел января месяца.

Сестра моя встречала Новый год в Ницце, а я, как и все последние годы, в Москве, в Нескучном. Грустно было очень первый раз встречать его с сознанием, что дорогой моей матушки нет в живых, это чувствовалось как-то особенно ярко за молитвой на рубеже двух годов. После молебствия в домовой церкви Нескучного дворца пили чай у их высочеств, а затем Гадон, Ефимович (адъютант великого князя Павла Александровича, заменивший Шиллинга) и я пошли к Степанову, у которого поужинали, выпили шампанского. Когда я пришел к себе и начал ложиться спать, мне подали письмо от великого князя со следующими трогательными словами:

«Мне хочется только сказать Вам, дорогой Владимир Федорович, что я так понимаю Вас и сочувствую Вам, понимаю, как сегодня Вам особенно тяжело на душе, когда начинается Новый год и нет той, которую Вы так нежно любили, но я уверен, что, молясь, Вы чувствуете ее приближение и что она Вас благословляет на дальнейшую жизнь. Простите, если вторгаюсь в тайники души Вашей, но верьте, что я это позволяю себе от искренно любящего сердца и понимающего Вас.