Владимир Джунковский - Воспоминания (1865–1904)

В это время балы шли один за другим, из Петербурга приезжало много гостей, у их высочеств все время гостили преображенцы, дни сменялись другими. 2 февраля приехал великий князь Павел Александрович с Ефимовичем. Я с ним завел разговор о своей сестре, которая все жила в Ницце у своих друзей Лейхтенбергских. Она все торопилась вернуться, боясь быть неделикатной по отношению к Павлу Александровичу, которому она, уезжая, говорила, что вернется в феврале. Между тем она несколько прихворнула, и доктора предписали ей целый курс лечения, который она могла окончить только в конце февраля. Я ее очень уговаривал не торопиться с возвращением, а набираться побольше сил для предстоящих ей немалых забот по воспитанию маленькой Марии Павловны. Павел Александрович отнесся очень внимательно и просил передать моей сестре, чтобы она отнюдь не стеснялась, не торопилась из-за него возвращаться, чтобы она все выполнила, что ей предписали доктора, вполне бы отдохнула и приехала бы только тогда, когда будет чувствовать себя совершенно бодрой и здоровой.

Я тотчас же написал ей все это. Она очень успокоилась и решила остаться в Ницце еще весь февраль.

В конце масляной недели я получил депешу о кончине Эмилии Ивановны Джунковской, вдовы моего родного дяди, о болезни которой я писал выше. Она скончалась в больнице, очень мне было ее жаль, бедную, это была очень достойная уважения женщина. Я отпросился у великого князя проехать в Петербург на ее похороны и прямо с folle journée, в последний день масленицы, из Нескучного поехал на курьерский поезд и в понедельник 1-й недели поста был в Петербурге.

Folle journée происходило как всегда в Нескучном, из Петербурга приехали великий князь Владимир Александрович с великой княгиней Марией Павловной; бал начался в 2 часа дня и продолжался до полуночи. Было очень красиво, оживленно, но у меня на душе было так безотрадно, что я томился ужасно и не мог дождаться вечера, когда мне можно было уехать.

В Петербурге я остановился во дворце Сергея Александровича, т. к. на квартире моей сестры в то время жили дети моей покойной тети – сын и дочь с мужем. С вокзала я поехал к моей сестре Ольге, которая меня не ждала, ее старший сынок лежал в постели – оказалось, объелся блинами, второй, Володя, был молодцом, младший же все не поправлялся, жаль было на него смотреть. Я застал там баронессу Врангель, и мы втроем поехали на кладбище на дорогие могилы. Оттуда я заехал к Веревкиным, которых я еще не видел после смерти их отца, застал всех дома, они жили еще в крепости; комендантом крепости был назначен генерал Эллис, на дочери которого был женат сын покойного Веревкина, мой большой друг и товарищ по полку. Ему и не пришлось переезжать, он остался у родителей своей жены.

От Веревкиных я поехал к бедным детям моей покойной тети. Они были убиты горем, они обожали свою мать. Панихиды, похороны, все было устроено сыном покойной. Она была англичанкой, поэтому отпевали ее в англиканской церкви, откуда повезли на Волково кладбище и похоронили рядом с ее мужем. При опускании в могилу православный священник отслужил литию. Очень было грустно. Обедал я в этот день у моей сестры Ольги, вечером заехал к моим осиротевшим двоюродным брату и сестре и с курьерским выехал в Москву.

Говеть на первой неделе не пришлось, я отложил до Страстной.

В Москве в посту было тихо, изредка только обеды и концерты.

14 февраля я обедал у Щукиных, было много красивых дам, было оживленно. После обеда сидели в гостиной, рассматривали фотографии и виды, привезенные Щукиными из разных мест, по которым они путешествовали в течении всей осени и части зимы.

Это все были дивные места Индии и Цейлона. Было очень интересно, я с удовольствием просидел весь вечер, разглядывая интересные снимки. На другой день ужинал у милейшей М. К. Морозовой.

19-го из деревни приехала опять Н. В. Евреинова, я очень обрадовался свиданию с ней, она пробыла несколько дней и уехала в Петербург к своей сестре Барановской.

12-го марта приехала в Петербург моя сестра. Я очень мечтал, чтобы встретить ее, но, увы, мне не удалось выехать, т. к. в комиссии, в которой я работал по охране, все эти дни решили без перерыва, каждый день я должен был присутствовать на осмотрах домов, нанятых для иностранных принцев и коронованных особ, домов по пути проезда государя, затем делать доклады о результатах осмотров и т. д. Все это было спешно, и потому я мог выехать только в Вербное воскресенье и обнять мою сестру в понедельник на Страстной. Какая была радость ее увидать после почти 4-х месяцев разлуки. Сестра моя уже познакомилась с детьми Павла Александровича и стала к ним ежедневно ездить. Дети были очень милы к ней, и она начала к ним привыкать. Официально она именовалась «состоящей при великой княжне Марии Павловне». Великий князь был донельзя любезен, и все шло очень хорошо.

С сестрой мне пришлось пробыть очень мало. В субботу утром на Страстной уже был в Москве, где их высочества меня очень мило и ласково встретили и много расспрашивали о моей сестре, говорили, что имели письмо от Павла Александровича, который так счастлив, что дети его теперь в таких верных руках.

Пасха в 96 году была ранняя – 24-го марта. Накануне я весь день был занят приготовлениями к ней, а затем поехал навестить своего двоюродного племянника Карпова, который был болен воспалением легких, застал всех в большом горе, его состояние было безнадежно, он был в забытьи и только изредка приходил в себя.

Вечером поехали к заутрени в Успенский собор – в санях. Просто не верилось. Это была первая Пасха, которую мне пришлось встречать со снегом. Холода после почти весенних дней наступили сразу, в начале Страстной, при 4° мороза выпала масса снега, так что все извозчики выехали на санях. Санный путь всю Страстную неделю был отличный. Когда я ехал к заутрени, было 5° мороза.

Иван Великий был весь, по архитектурным линиям, освещен электрическими лампочками – это было устроено для коронации, и пробу освещения сделали в Светлое Христово воскресенье. Зажгли в момент выхода крестного хода из Успенского собора, было очень красиво, но я как-то ожидал большего, в прежних плошках было больше жизни. Электричество было больно мертво. Из Успенского собора поспели к концу обедни в генерал-губернаторский дом и затем разгавливались как всегда.

В первый день Пасхи я сделал несколько визитов и заехал к умиравшему двоюродному племяннику Карпову. Я подошел к его кровати, но он меня не узнал – был в забытьи. Я поражен был его видом – это был скелет и кожа, страшно было смотреть. Вечером, в 11 часов, я опять заехал к нему, застал его в том же положении.

На другой день он скончался, хоронили его 28-го марта. Так грустно у меня прошла первая половина Пасхальной недели.