Владимир Джунковский - Воспоминания (1865–1904)

Храни Вас Господь. Обнимаю Вас крепко. Ваш Сергей.»

Я несколько раз перечел эти дорогие строки, и так мне стало легко на душе, я не мог удержать слез самой трогательной душевной благодарности к великому князю, к его чуткой душе. Первые дни Нового года я провел тихо, один раз только, будучи дежурным, мне пришлось быть в театре, давали «Лес» Островского с лучшими силами Малого театра.

6-го января был обычный Крещенский парад, мороз был небольшой, мерзнуть не пришлось, погода была чудная, солнце красиво освещало дивную картину Крестного хода. В этот же день переехали из Нескучного в генерал-губернаторский дом.

7-го я обедал у Л. П. Родственной, а вечером вернулся во дворец, где играл в винт с великой княгиней и великим князем Константином Константиновичем, который приехал в Москву на 3 дня и остановился у их высочеств.

8-го числа в Москву приехала Н. В. Евреинова и все время провела с братьями, которые взялись распутать дела ее мужа, так что я ее увидал только на следующий день, когда обедал с ней у Л. П. Родственной. После обеда она поехала немного отдохнуть от всех дел на концерт Гофмана, а я вернулся во дворец.

На другой день великий князь поехал в Петербург на три дня, чтобы присутствовать при приеме государем депутации от Москвы, и взял меня с собой. В Петербурге я остановился во дворце великого князя, что мне было удобней, тем более что на квартире моей сестры в то время жила моя тетка, вдова младшего брата отца. Приехав к ней, я ее не застал, она захворала и для операции легла в больницу, где я ее и навестил,

Прямо с вокзала я поехал на кладбище, привел в порядок дорогие могилы и отслужил панихиду. Обедал я у Гершельманов в Манежном, где по воскресным дням к обеду собиралась вся семья, застал там и мою сестру Ольгу с мужем. Перед этим я заезжал к ней, видел детей; при них была очень милая француженка-швейцарка и двое старших уже лепетали по-французски, младший Костя был очень нехорошего вида, все прихварывал.

На другой день я занялся разными делами, и к моему большому удовлетворению в канцелярии прошений, на высочайшее имя подносимых, я узнал о благоприятном разрешении дела о пенсии баронессе Врангель, рожденной Шебашевой, нашей дальней родственницы, и с семьей которой мы были очень близки и дружны; одновременно с благоприятным исходом этого дела мне было очень неприятно узнать, что Ванновский – военный министр – на запрос канцелярии прошений о пенсии ответил: «ни под каким видом не могу согласиться на назначение пенсии». Муж ее, будучи губернатором, лишил себя жизни.

Я никак не ожидал от него такой жестокости. Сипягин же, стоявший во главе канцелярии прошений, запросил тогда министерство внутренних дел, и милейший И. Н. Дурново дал благоприятный отзыв, который и был послан министру финансов, а отзыв Ванновского приложен не был. Так, благодаря Сипягину, пенсия и вышла. Я очень был рад, что мог сообщить Шебашевым столь благоприятный результат их ходатайства.

13-го января, когда я дежурил в Петербурге при великом князе, утром во время приема приехал к великой княгине Витте – министр финансов. Я его видел впервые, и, когда я назвал ему свою фамилию, он меня сейчас же спросил, не мой ли родственник служит у них в ведомстве. Я сказал, что это мой родной брат. Тогда он любезно спросил меня, как мой брат доволен Тверью, я ответил, что мой брат очень доволен, но мечтает перейти в Москву в Казенную палату, чтоб жить в одном городе со мной и моей сестрой, которая должна скоро тоже перебраться в Москву. На это Витте мне сказал, что очень будет рад это сделать и сделает, как только представится возможность, что он будет рад загладить этим неприятное впечатление, которое на него произвела гадкая история, которую проделали с моим братом в Харьковской губернии. [376]Просил дать ему записку о брате. Я ужасно обрадовался такому обороту дела, приготовил памятную записку и отвез ее Витте, расписавшись у него.

Вечером я выехал в Москву, сопровождая их высочества. По приезде в Москву я на другой день получил печальную весть о кончине старика Веревкина, коменданта Петропавловской крепости, большего друга моей покойной матери, да и вся семья была нам очень близка. Я не мог себе простить, что, проведя четыре дня в Петербурге, я не нашел минуты, чтобы заехать к ним, а он в то время уже был болен, и, таким образом, я не повидал его перед смертью. Ужасно, ужасно мне это было больно и стыдно.

Это был чудный старик, хотя и деспотичный в семье и педантичный по службе, но это была светлая, благородная личность. Я его искренно любил и почитал. Мир праху твоему, честнейший человек.

В двадцатых числах января начались дворянские выборы, и 18-го числа у великого князя состоялся обед в честь предводителей дворянства.

19-го я был дежурным и сопровождал их высочества в театр на бенефис Ермоловой. Театр был, конечно, полон, оваций знаменитой артистке было без конца, так что спектакль затянулся до 2-х ночи.

20-го был бал у великого князя, и по службе мне пришлось присутствовать на нем, но я, по случаю траура, не танцевал, а только помогал в хлопотах. На балу было 1200 приглашенных, сутолока была ужасная, но, по-видимому, было очень оживленно. Мне было очень не по себе, и я себя чувствовал как бы отсутствующим, в голове стоял сумбур от музыки, танцев, толпы, я не мог дождаться окончания бала. Весь следующий день я был в каком-то катценямере. В этот день уезжала Н. В. Евреинова, дела которой понемногу налаживались, благодаря братьям, которые взялись помочь сестре. [377]

25-го у великого князя был второй бал, к этому дню приехали преображенцы – Гартонг, Мансуров, Эттер, Евреинов и Нарышкин. Я очень был рад их приезду. Для меня второй бал прошел так же, как и первый, было очень тяжело. На следующий день великий князь мне объявил, что назначает меня в Комиссию по охране в виду предстоящего приезда их величеств в Москву на коронацию в мае месяце. Мне это назначение было очень приятно, я очень тяготился исключительно придворной службой.

29-го, на моем дежурстве, приехал представиться великому князю вновь назначенный управляющим Казенной палатой Урсати. Я его видел впервые и очень им заинтересовался, т. к. в случае перевода моего брата в Москву он становился его начальником. Урсати мне показался очень милым человеком и симпатичным и, по-видимому, доброжелательным. Я устроил ему представление и великой княгине, которая его приняла со свойственной ей любезностью, так что он вышел от нее совсем очарованный.

На следующем балу у великого князя я завел с ним разговор о брате, рассказал ему мой разговор с Витте и просил его содействия к переводу брата в Москву. Он очень доброжелательно отнесся к моей просьбе и сказал, что на второй неделе поста он собирается в Петербург и лично тогда с удовольствием переговорит с Слободчиковым, бывшим в то время директором департамента Окладных сборов [378]министерства финансов, от которого зависело это назначение.