Владимир Джунковский - Воспоминания (1865–1904)

13-го числа я и выехал в Ярославль, приехал накануне похорон, прихватив с собой, кроме венка от их величеств, и другой, от нас, лиц свиты, «друзей Аркадия Корнилова». Похороны были очень трогательны, семья оказалась огромная, так жаль было их всех, горе их было ужасно, они обожали свою мать. Я впервые познакомился с ними со всеми, это была такая чудная, уютная, дружная семья. Они так ласково меня встретили, так, по-видимому, были тронуты, что я приехал, что мне казалось, что я всю жизнь с ними был знаком. Тело повезли хоронить в Костромскую губернию. Проводив до вокзала, мы все вернулись в город. Я сделал визит губернатору Штюрмеру, впоследствии показавшему себя с такой позорной отрицательной стороны в должности председателя совета министров и министерства иностранных дел. От Штюрмера я заехал к Фришу – вице-губернатору, это был очень милый и хороший человек, я его знал еще правоведом. Штюрмер просил меня отобедать, но я не хотел оставить Корниловых и отказался. В 10 часов я выехал обратно в Москву, трогательно распростившись со всей чудной семьей Корниловых. При прощании вся семья просила меня принять на память об их матушке старинную севрскую чашку, которую покойная всегда особенно тщательно берегла. Я страшно смутился, но и не мог отказаться, взять такую драгоценную чашку не так просто, с такой сердечностью просили меня ее взять, что я растроганный мог только прослезиться и поблагодарить их. На обратном пути я заехал на несколько часов к молодому вдовцу Грессеру.

В двадцатых числах марта великий князь ездил с Гадоном в Петербург и привез мне очень хорошие вести о моей сестре, сказав, что удивительно хорошее впечатление на него произвела маленькая Мария, подававшая большие успехи.

13 марта я получил грустное известие о смерти моей двоюродной сестры Карповой, которую я очень любил, она скончалась у себя в деревне в Купьевке [418]Харьковской губернии.

15 марта их высочества уехали на неделю в Усово, а я остался, т. к. на другой день, 26-го, было последнее заседание комиссии по переписи, все, слава Богу, окончилось хорошо, никаких недоразумений не было, и мы получили из Петербурга благодарность за нашу работу.

27-го состоялся товарищеский обед в «Эрмитаже» по случаю окончания переписи, было очень симпатично, затем снимались группой.

Пока их высочества были в Усове, я проводил время в Москве, большей частью в семье моего брата, бывал еще часто у Юсуповых, которые все были больны ветреной оспой, даже сама Зинаида Николаевна не миновала этой детской болезни.

Пасха в этом году была 13-го апреля. На Страстной неделе я ездил в Петербург на два дня, чтобы повидать свою сестру, вернулся в пятницу к выносу плащаницы, затем побывал у брата, вечером был на церковной службе в генерал-губернаторском доме, а ночью в Успенском соборе на чудной службе погребения Христа. Служба началась в 1 часу ночи и окончилась в 5 утра. Но нисколько не было утомительно, было замечательно красиво, величественно, синодальные певчие пели так, что прямо захватывало за душу, я совсем не заметил, как прошло время, и, вернувшись домой, не хотелось даже лечь.

Часов в 10 утра я поехал с моим братом и его сынком Коликом к профессору Левшину. Мой племянник упал на спину со стула, и мой брат встревожился. Левшин его тщательно осмотрел и успокоил нас, что ничего тревожного не предвидится, но из предосторожности посоветовал его поберечь недели 2, чтобы он поменьше бегал и побольше лежал, и в течение 6 недель ложился бы на спину часа на два ежедневно, тогда, по словам Левшина, можно было поручиться, что последствий не будет. От Левшина я поехал встретить музыкантский хор Преображенского полка, который прибыл в Москву для игры в манеже в течении пасхальной недели. Командир полка великий князь Константин Константинович, не желая командировать от полка специального офицера для наблюдения за хором, просил меня взять на себя присмотр за музыкантами и оказание им всякого рода содействия, если бы таковое понадобилось. Я с радостью взял на себя эту роль.

Осмотрев музыкантов, я поехал в Назарьево навестить бедного больного Михалкова, который меня узнал и встретил меня очень дружелюбно.

Я с ним просидел часа три. У него сделался новый пункт, он мне рассказал, как его управляющий Неклюдов испарился и теперь его не не существует. Благодаря этому пункту Неклюдов не мог его больше навестить, т. к. он его принимал за видение и швырял в него чем попало.

За заутреней я был в Успенском соборе вместе с братом моим, а к концу обедни поспел в генерал-губернаторский дом. Разгавливались как всегда. Великая княгиня подарила мне куп-папье в стиле Louis XVI с яичком, а великий князь золотое яичко с лилиями.

От сестры получил письмо от 19-го апреля, что она переехала сидеть – от Павла Александровича в Царское Село, погода была чудная, и я рад был на нее, а то в городе она последнее время очень замоталась.

20-го была свадьба дочери городского головы Рукавишниковой, которая вышла замуж за морского офицера Гаврилюка, очень милого молодого человека. Я был шафером. Молодые сияли от счастья, было много народа, было красиво и симпатично.

На другой день великий князь меня позвал к себе и предложил мне, совершенно для меня неожиданно, ехать на театр греко-турецкой войны [419]во главе санитарного отряда Иверской общины сестер милосердия, снаряженного великой княгиней.

В это время только что началась война между греками и турками, и Российское общество Красного Креста решило отправить на театр войны два отряда: один из Петербурга к грекам, другой из Москвы к туркам. Московский отряд Иверской общины [420]уже был отряжен. День его отъезда был назначен на 24 апреля, как вдруг возник вопрос о необходимости поставить во главе отряда особенного уполномоченного не из состава врачей, чтобы врачи могли заниматься исключительно своим делом по уходу за больными и ранеными. Меня страшно тронуло, что великому князю пришла мысль назначить меня на эту должность. По своей чуткости он понимал, что я, несмотря на всю свою преданность ему, очень тяготился придворной жизнью и все время искал такой работы, а такая живая работа, как уполномоченного, конечно, была мне по душе. Я немного смутился от неожиданности, а также и от мысли – сумею ли я оправдать возлагаемое на меня доверие, дело было для меня совершенно новое, буду ли я достаточно распорядителен.

Не скрывая радости, я позволил себе высказать великому князю все свои сомнения, но его высочество мне сказал, что все это пустяки, что всегда так хорошо ориентируюсь при всяких обстоятельствах, что он совершенно уверен, что я отлично справлюсь с этим делом.

22-го апреля я получил официальную бумагу от московского местного управления Российского общества Красного Креста за подписью товарища председателя означенного управления, что я, распоряжением великого князя Сергея Александровича – председателя управления, с высочайшего государя императора соизволения, назначаюсь уполномоченным при санитарном отряде Иверской общины, снаряженным великой княгиней Елизаветой Федоровной для отправления 24 апреля на театр греко-турецкой войны. Таким образом мне оставалось два дня до отъезда, надо было ознакомиться с отрядом, с инструкциями для уполномоченных, снарядиться и т. д.