Владимир Джунковский - Воспоминания (1865–1904)

Работа у меня закипела, ни минуты свободной не было. Я попросил разрешения выехать не с отрядом, а на другой день и присоединиться к отряду в Одессе, чтобы иметь в Москве для сборов лишний день. Мне это было разрешено. Все два дня до отъезда отряда я почти все время провел в Иверской общине, знакомясь с врачами, сестрами, укладкой багажа, снабдил всех деньгами, которые получил в управлении Красного Креста, хлопот было немало.

Состав отряда был следующий:

Старший врач приват-доцент императорского университета, доктор медицины И. П. Ланг

Помощник его лекарь С. П. Пышнов

Ассистент, приват-доцент, доктор медицины С. Е. Березовский.

Врач добровольцев лекарь С. И. Спасокукоцкий.

Тоже лекарь И. П. Алексинский.

Студент-медик Карл Сабо.

Старшая сестра Иверской общины и отряда Л. К. Пиварович.

Сестры общины: О. Виноградова

Надежда Калакуцкая

Ольга Завьялова

Авдотья Тараканова

Вера Лобко

Софья Лобко

Надежда Сперанская

Мария Угрюмовская и

Зинаида Лихошерстова.

Артельщик Миронов.

Служители: Расташинский и Никитюк.

Содержание из сумм Красного Креста было назначено следующим лицам:

Остальные врачи, как добровольцы, так и ассистенты, отказавшиеся от вознаграждения, получали только бесплатный проезд, квартиру и стол. Студент получал 25 рублей в месяц, сестры свое обычное общинское содержание, но золотом. Служитель Растошинский, как состоявший при мне, получал жалованье от меня.

23-го в помещении Иверской общины в присутствии великой княгини был отслужен напутственный молебен, после которого ее высочество благословила каждого из отъезжающих образком Иверской Божией Матери, простилась со всеми, пожелав счастливого пути и благополучного возвращения.

К моему назначению чины отряда, за исключением доктора Березовского, с которым я был хорошо знаком, отнеслись недоброжелательно. Доктор Ланг – общинский врач – пользовался большими симпатиями всех сестер, особенно старшей, и потому мое назначение их всех как бы обидело – Ланг отходил на второй план, а они надеялись, что другого начальства, кроме Ланга, у них не будет. Кроме того я, как адъютант великого князя и как военный, представлялся их воображению как отвратительный тип, едущий для удовольствия и карьеры, но не ради дела. А потому они все как-то сторонились меня, не скрывая своего неудовольствия на мое назначение.

Это, конечно, было мне очень неприятно, но я решил делать свое дело, не обращая внимания на их более чем сдержанное отношение ко мне.

24-го утром я был опять в общине, чтобы справить несколько бумаг для моих людей – Расташинского и Никитюка, которых я брал с собой.

В 12 часов я был на вокзале, чтобы проводить отряд, отвез сестрам по 1/2 фунта конфет и еще полсотни апельсин на дорогу.

Простившись с ними, поехал к портному примерить статское платье; дома застал у себя своего брата, Гадона и Корнилова, которые помогли мне в моих сборах. В 5 часов поехал к профессору Левшину и к управлявшему в то время казенной палатой Урсати. Первый из них заведовал подвижным лазаретом, а второй три раза был уполномоченным. Мне хотелось с ними поговорить о своих новых предстоявших мне обязанностях в роли уполномоченного, попросить у них совета. Разговором с ними я был очень удовлетворен. Они мне дали много практических советов.

От них я заехал к старику Михалкову на семейный совет по поводу его бедного больного сына. На семейном совете были братья больного и Галл. Я посоветовал им пока ничего не предпринимать и никуда не уводить больного, оставив его в Назарьеве. На счет же опеки посоветовал старику Михалкову поехать к великому князю просить его ходатайства о назначении высочайшей опеки, тем более что великий князь был в курсе дела, я его уже во все посвятил. Детей на лето решили устроить у их тети Галл. Мои советы были приняты, результатом наших разговоров я остался доволен.

От Михалкова я заехал к некоторым друзьям проститься, а также и к попечительнице общины Е. П. Ивановой, впоследствии Ивановой-Луцевиной, жене генерала, состоявшего при великом князе как командующем войсками. Мне надо было получить от нее некоторые указания относительно отряда.

Затем я успел еще заехать к брату проститься с моей belle soeur. Приехал к обеду во дворец с большим опозданием, кончали обедать. Мне было очень неловко, я извинился перед их высочествами. Они отнеслись к моему опозданию более чем любезно, велели с сызнова подать мне весь обед и просидели за столом, пока я не окончил обеда, все время уговаривая меня не торопиться. Когда встали из-за стола, мне подали официальную бумагу о том, что помимо содержания мне ассигнуется 1000 рублей на подъем, которые я и получил на другой день. Кроме того, великая княгиня отпустила в мое распоряжение от себя лично 500 рублей на нужды отряда, чтобы я мог помогать чинам отряда в экстренных случаях, по своему усмотрению.

Вернувшись к себе в 12 часов ночи, я застал своего брата, потом пришел Гадон, и мы просидели до 2-ч часов, они помогали мне укладываться. Когда они ушли, я принялся за разные деловые письма и бумаги. Пришлось написать много писем, затем привести в порядок личные дела и счета, убрать все то, что я не брал с собой. Провозился я, таким образом, всю ночь до утра, когда поехал в баню. Вернувшись домой, напился кофе, и, когда пришел мой брат, мы с ним поехали в церковь мученика Трифона.

По возвращении домой у меня на квартире был отслужен напутственный молебен, после чего я пошел к их высочествам, сначала к великой княгине, а потом к великому князю, получил от них по образцу, а великий князь мне подарил 2 дюжины чудных шелковых рубашек, которые он себе сделал, отправляясь на войну в 1877 году и которые он всего раз или два надевал, совсем новые. Эти рубашки мне сослужили большую пользу, я их донашивал еще в последнюю всемирную войну, и сейчас, когда я пишу эти строки, у меня еще сохранилась одна из них, я храню ее как дорогую память.

Они меня расстроили до слез, прощаясь со мной. Так, как они простились со мной, можно было проститься только с самым близким родным. Великий князь особенно сердечно сказал мне несколько напутственных слов, три раза меня обнял и благословил, я заметил слезы на его глазах. Меня это прощание с ними так взволновало, что я всю дорогу до вокзала, когда ехал с Гадоном и своим братом в коляске, не мог произнести ни слова. Когда мы приехали на вокзал, то в парадных комнатах меня встретили все гражданские чины генерал-губернатора во главе с В. К. Истоминым, который от лица всех чинов благословил меня иконой Иверской Божьей матери. Это было для меня столь неожиданно, что я растерялся совсем и не знал, как выразить все, что я почувствовал в эту минуту.