Владимир Джунковский - Воспоминания (1865–1904)

Но вот раздались звуки трубы, султанский марш, возгласы войск, и показалась коляска с поднятым верхом, окруженная свитой и тремя рядами жандармов. В ней и сидел султан, а впереди на скамеечке Осман-паша (герой Плевны в войне 1877–78 гг.). Лошади и упряжь были дивны, кучера и конюхи – в чудных типичных костюмах. За коляской вели шесть верховых лошадей султана, одну лучше другой, и все они были в удивительных чепраках. Жены султана также проехали мимо нас в закрытых ландо. Проезжая мимо сестер, одна из них выглянула из окна, приподняв вуаль. Возле ландо шел старый евнух, носивший титул «хранитель врат блаженства», – так мне объяснил состоявший при нашем отряде Нерми-бей.

Султан вошел в мечеть, крики смолкли, а жены остались сидеть в ландо во дворе. У ландо отпрягли почему-то лошадей, а у дверей стали евнухи. «Вот несчастные жены, – подумал я. – Как мне их жаль». Все присутствовавшие на селямлике с каким-то волнением смотрели по направлению к мечети, ожидая выхода оттуда первого камергера султана Эмин-бея, которому султан всегда поручал передавать приветствие тому или иному лицу, присутствовавшему на селямлике. Минут десять все ждали, кого на сей раз удостоит султан своим вниманием. Дверь мечети отворилась, и красавец Эмин-бей в блестящем мундире вышел на площадь. Все взоры устремились на него. Он неторопливой походкой подошел к какой-то даме, затем к сербскому военному агенту, а затем ко мне. Эмин-бей передал мне привет султана всему отряду и высокое удовольствие его величества, что мы осталась в Константинополе. Он благодарил нас от имени султана за труды, понесенные в Фарсале по уходу за ранеными, за проявленную нами любовь к ним и в заключение сказал, что отряд доставил султану большую радость присутствием на селямлике. Я со своей стороны просил передать его величеству мою всепреданнейшую благодарность за оказанное внимание, и что я буду счастлив передать чинам отряда милостивые слова его повелителя, и что возможность продолжать уход на ранеными и в Ильдизском госпитале доставляет все нам большое удовольствие. Затем я ему представил старшую сестру, и он рассыпался в любезностях перед сестрами, которых он привел в восторг.

На обратном пути из мечети султан ехал уже один в другой коляске, без козел, и сам правил, но лицо его не было видно из-за поднятого верха. Как только окончилась церемония, ко мне подошел флигель-адъютант султана и сказал, что его величество приглашает отряд осмотреть парк Ильдиза и конюшни.

Парк был интересен благодаря чудным растениям, среди них была масса тропических, но содержание парка, чистота оставляли желать лучшего. Конюшни также сами по себе были неважны, чистота относительная, зато лошади – это было что-то изумительное по красоте – одна лучше другой. Нас сопровождал обер-шталмейстер, я смотрел на все это с неохотой, т. к. едва стоял на ногах от усталости и слабости и повышенной температуры (у меня начинался тиф). Я боялся, что мне сделается дурно. А между тем надо было брать на себя, разговаривать, стараться быть как можно любезнее.

В этот же день, после переговоров старшего врача с начальником Ильдизского военного госпиталя Рашид-пашой, в распоряжение нашего отряда для лечения раненых был предоставлен барак на 100 кроватей.

Он находился в Ильдизе в 15–20 минутах езды от нашего помещения в Бешикташе. Это был деревянный отлично построенный барак, высокий, просторный, прекрасно вентилируемый. Все 100 раненых помещались в одной комнате, разделенной пополам небольшой перегородкой.

Обстановка предоставленного в наше распоряжение барака была очень хорошей, кровати были железными, очень высокого качества, матрацы, подушки, постельное белье не оставляли желать лучшего; каждый раненый имел свой топчан у кровати, около барака был разбит небольшой садик. Одним словом, все устройство барака и приспособления для лечения раненых в Ильдизе было прекрасное и совершенно не соответствовало виденному нами в действующей армии.

Довольствие раненые получали от госпиталя – обед в 8 часов утра, ужин в 4 часа дня. На заботе нашего отряда лежала исключительно медицинская часть.

Как только барак был отдан в наше распоряжение, главный врач озаботился устройством операционной и перевозкой всего необходимого. Перевязочный материал заготовлялся сестрами в помещении отряда в Бешикташе и привозился ежедневно по утрам дежурным сестрам.

Когда все было устроено, врачи и сестры приступили к осмотру и перевязке раненых. Среди них было несколько из лежавших у нас в госпитале в Фарсале. Надо было видеть их восторг при виде наших врачей и сестер, они плакали от радости, обнимали их. Слух о приезде нашего отряда быстро распространился по всему госпиталю, и все раненые нашего Фарсальского госпиталя, бывшие в состоянии двигаться, сошлись к нашему бараку, радостно приветствуя врачей и сестер – многие из них просили перевести их к нам. Это было удивительно трогательное зрелище, благодаря которому все раненые, отданные на наше попечение, стали сразу с доверием относиться к нашим врачам и отказа с их стороны на предубеждения врачей относительно операций почти не было.

День был распределен следующим образом: в 7 1/2 часов утра, ежедневно, напившись чаю или кофе, отправлялись в госпиталь: сестры, заведовавшие операционной, и еще четыре сестры по распределению главного врача в сопровождении студента медика. Служитель Никитюк отправлялся вместе с нами в распоряжение сестры, заведовавшей операционной.

До приезда врачей, т. е. до 10 часов утра, на обязанности вышеозначенных сестер была стерилизация привезенного перевязочного материала, приготовление всего необходимого для операций и перевязок и измерение температуры всех раненых. Врачи, сестры, студенты медики и служитель оставались в госпитале до конца операций и перевязок, приблизительно до 4–5 часов дня, когда возвращались домой, за исключением двух дежурных сестер, кои оставались в госпитале до 8-ми часов вечера, когда, измерив температуру у всех раненых и записав ее, возвращались домой к вечернему чаю, подаваемому в десятом часу. Ночью раненые оставались на попечении дежурного турецкого врача. Сестры, остававшиеся дома, готовили перевязочный материал на следующий день и дежурили при старшей сестре, которая 19 июня заболела тяжелой формой брюшного тифа.

В свободное время сестры в сопровождении драгомана или состоявшего в нашем отряде Нерми-бея ездили иногда в город или на прогулку, а по праздничным дням бывали у обедни в церкви русского госпиталя. Условия жизни в Константинополе были совсем иные, чем в Фарсале. Помещены были чины отряда с большим комфортом, стол был очень хороший, разнообразный, лишений никаких. Тем не менее болезни среди членов отряда не прекращались. Почти все сестры и врачи переболели более или менее серьезно, я сам едва бродил, чувствуя себя очень нехорошо, с повышенной температурой, слабость была ужасная. А между тем приходилось все же работать все время, заботиться обо всем и обо всех.