Владимир Джунковский - Воспоминания (1865–1904)

В Ильинском было пусто, мы жили вдвоем, изредка наезжал Корнилов. Великий князь со мной был очень предупредителен и мил, я виделся с ним за завтраком от 1 до 2 1/2, за дневным чаем от 4 до 4 1/2 и за обедом и вечерним чаем от 8 до 10 1/2 часов Остальное время каждый занимался своими делами. Я очень много ездил верхом, все время меняя лошадей, купался, занимался своими делами по опеке, много очень писал. Было довольно одиноко, но время проходило быстро. От сестры имел из-за границы хорошие вести. Она только что вернулась из Висбадена, куда ездила с детьми великого князя Павла Александровича на свидание их с их прадедом королем Датским. Она писала, что старик был трогательно любезен с ней и очень нежен со своими правнуками.

23 июня Ильинское зажило полной жизнью. Из-за границы приехала великая княгиня со Степановым и княжной Лобановой. Вскоре приехали и дети великого князя Павла Александровича с моей сестрой, что меня страшно обрадовало. Они приехали на два месяца.

В Одинцове на вокзале всегда при проходе великого князя из парадных комнат в вагон толпилась публика, как случайно находившаяся на вокзале в это время, так и специально приходившие из любопытства посмотреть на великого князя. Были такие, которые почти всегда бывали на вокзале и на пути следования великого князя. Среди этих постоянных посетительниц Гадон очень скоро заметил одну юную барышню, которая особенно экспансивно кланялась при проходе великого князя в вагон. Он же обратил на нее и мое внимание, и мы невольно стали бросать на нее многозначительные взгляды. Она бывала большею частью не одна, а, как нам казалось, со своей подругой, брюнеткой, у которой были красивые черты лица, но она не была столь экспансивной. Наша же «одинцовская барышня», как мы ее называли с Гадоном, была блондинкой, она не была красива, но улыбка ее и искренность, с которой она устремляла свои глаза на великого князя, подкупали нас, и мы, не будучи еще с ней знакомы, всегда искали ее глазами, и, когда наши глаза встречались, это ее нисколько не смущало, она даже с некоторым задором смотрела на нас.

Иногда она садилась в тот же поезд, в котором ехал великий князь, если это не был экстренный, и тогда в Москве мы ее опять видели на вокзале.

Мы вскоре узнали, что это была барышня Невежина, проживавшая у самой станции Одинцово на собственной даче со своими родителями, очень почтенной семьи, что они из купеческого сословия и в Москве у них собственный особняк на Большой Ордынке.

Но мы все же не были еще знакомы, вернее я, так как Гадон к тому времени, кажется, уже успел представиться ей. Со мной же знакомство произошло весьма оригинальным образом.

Не помню какого числа, кажется, это было 29-го июня, когда великий князь возвращался со мной из Москвы с парада по случаю полкового праздника 5-го гренадерского Киевского полка. Возвращались мы с поездом в 4 или 5 часов. Приехав в Одинцово, я невольно обратил внимание на отсутствие нашей «одинцовской барышни» на вокзале. Это было необычно. Великий князь сел в пролетку, подвинулся влево, как всегда, чтобы дать мне место около себя. Я сел. Великий князь сказал: «С Богом!», и мы двинулись. Я несколько остановлюсь здесь: мне хочется объяснить, почему я так подробно написал, как великий князь сел в пролетку. Все великие князья, как мне приходилось наблюдать, когда ехали с адъютантами, садясь в экипаж, занимали всегда правое место, а адъютанту приходилось обойти экипаж и садиться с противоположной стороны – слева от него. Наш же великий князь, будучи всегда до последней степени деликатным, никогда не позволял адъютанту обходить коляску и садиться с противоположной стороны, он входил в экипаж и садился слева, чтобы дать место адъютанту рядом. Мы это весьма ценили.

И так тройка наша двинулась вперед, переехала Воскресенское шоссе и направилась по Подушкинскому. Уже вдали я разобрал силуэт нашей «одинцовской» барышни, она была одна и шла с букетом цветов, которые она, очевидно, собирала по дороге. Она стала на обочине шоссе, чтобы пропустить нашу тройку, и поклонилась великому князю. В это самое мгновение что-то крупное полетело в нашу сторону, попало великому князю в лицо и упало к его ногам – это был букет, брошенный нашей незнакомкой. У великого князя сорвало с головы шапку, и она полетела на пыльную дорогу. Я крикнул кучеру: «Остановись!» – и сошел с коляски, чтобы поднять фуражку великого князя. Пока я поднимал фуражку, наша барышня успела уже завести знакомство с великим князем, который, подняв букет, подал ей руку и благодарил ее за внимание. Я подошел при этом, и мы пожали друг другу руки, я назвал себя. Она не показалась мне ни смущенной, ни сконфуженной, она вся сияла. Когда мы двинулись дальше, я сказал: «Храбрая девица», – а великий князь заметил по-французски: «C’est peut être très touchant, mais je déteste ce là». [534]

Приехав домой, великий князь за чаем, рассказал смеясь, о своей «победе» и приказал букет поставить в воду в своем кабинете.

С этого дня знакомство наше завязалось, но, к моему удивлению, я перестал встречать нашу «одинцовскую» барышню. Она уже не появлялась на станции в Одинцове, и в первый раз после этого я увидал ее только 4-го августа, встретясь с ней в вагоне между Одинцовым и Москвой.

5-го июля праздновали день именин великого князя, как обычно, съехались все соседи, был большой завтрак, днем была беспроигрышная лотерея для служащих в имении, прислуги и крестьян соседних деревень.

6-го ездили в Архангельское к Юсуповым, это был день именин княгини Юсуповой. 20-го июля была обычная ярмарка в Ильинском, по случаю Ильина дня. Их высочества и мы все накупили массу вещей, дарили друг другу материи, ситцы, разные безделушки.

Раз в неделю великий князь ездил в город для приема просителей и должностных лиц. Его сопровождали Гадон или я по очереди, ездили на лошадях в пролетке парой или тройкой до Одинцова, откуда с экстренным поездом до Москвы. Таким же образом возвращались обратно к 5–6-ти часам вечера. Завтракали у Тестова, на обязанности адъютанта лежало заказать меню.

В середине августа начались маневры, великий князь несколько дней провел среди войск и по окончании их уехал с великой княгиней заграницу. На время его отсутствия я получил полную свободу. Вскоре после его отъезда я выехал из Москвы в Курск к моему брату, у которого очень хорошо пожил недельку, затем проездом в Крым заехал в Харьков к моей двоюродной сестре Фавр повидать эту милую хорошую семью.

22 сентября я был в Севастополе, погода была дивная, на лошадях я проехал к старику Михалкову, который жил на своей даче в Александриаде – это в 12-ти верстах от Севастополя и в двух верстах от Георгиевского монастыря. Дача стояла на голом месте на высоком берегу. Чтобы спуститься к морю пешком, надо было употребить минут 20. Но местность, как и все окрестности Георгиевского монастыря, была так живописна! В это время в Александриаде, кроме старика Михалкова, жила семья Апариных, моих близких друзей, Апарин управлял делами старика Михалкова. Затем тут же жил Сергей Михалков, мой соопекун по опеке над братом, и семья Галла. У всех у них были свои участки земли. У Галлов жила еще графиня Адлерберг, сестра Галла, она была женой сына министра Двора при Александре II. Меня все встретили очень радушно.