Владимир Джунковский - Воспоминания (1865–1904)

У нас, в Москве, тоже все разболелись. Инфлюэнца всех перебрала. Сначала заболела великая княгиня, затем великий князь и вся свита, кроме меня. Я один не поддался болезни.

В начале декабря поэтому у нас не было общих обедов. Великий князь из своей комнаты не выходил, мы его навещали, но приходили только на несколько минут. Я пользовался тем, что здоров и что вечера у меня свободны, и почти ежедневно бывал в театре, что для меня было большим отдыхом среди массы письменной работы, которой я был завален по делам опеки.

2 декабря я сопровождал великую княгиню на концерт Рахманинова в благородном собрании, пел Шаляпин. На концерте я встретился с нашей «одинцовской барышней», она там была со своей компаньонкой М. Х. Софиано.

В это время мое разногласие с моими соопекунами еще не разрешилось. По возвращении в Москву я послал им письмо, в котором ставил ультиматум, написав им те условия, при которых я согласен, чтобы они были моими соопекунами. Я встал на такую точку, так как я один из нас трех не был заинтересованным в делах, а они как родственники, конечно, были заинтересованы; в случае смерти старика Михалкова они являлись наследниками наравне с их же опекаемым. Условием я ставил, чтобы они выдали мне полную доверенность и обязались никогда мне не делать упреков, напоминаний и т. д., относясь ко мне с безусловным доверием. Если же они на это не согласны, то я извещал их, что внесу наше разногласие на суд Московской дворянской опеки – пусть она решит, кто из нас должен остаться опекуном.

А так как из писем Галла ко мне выявилась его алчность во всей красоте и его далеко не беспристрастие в качестве опекуна, то я ему еще лично написал, хотя и очень ласковое и дружеское письмо, но весьма откровенное, изложив все, что я думал о нем. На эти письма я в то время ответа еще не имел, но, послав их, я успокоился и терпеливо ждал ответа.

В середине декабря скончался старик Михалков, его похоронили в Назарьеве. Как только мне передали по телефону о его кончине, я тотчас поехал туда и пробыл четыре дня в Назарьеве, распоряжался всем. Когда приехал Сергей Михалков, мой соопекун, то все распоряжения были уже сделаны, он очень ласково встретился со мной, благодарил меня за все хлопоты и просил забыть наше разногласие. Галл из числа соопекунов, к моему удовольствию, ушел, я остался вдвоем с Сергеем Михалковым, и никаких разногласий у нас не было. Со смертью старика Михалкова прибавилось еще дел по опеке. Мой опекаемый являлся наследником, имущество еще прибавилось.

Обождав до 40-го дня со дня кончины старика Михалкова, я продал свою «виллу Джунину» и поступил так, как писал выше. Таким образом, я недолго владел ею.

Похоронив Михалкова, я вернулся в Москву и проехал прямо в Нескучное, куда переехали их высочества на Рождественские праздники.

Елка прошла как всегда. Накануне приехал великий князь Павел Александрович и привез мне вести и посылку от моей сестры. Он оставался в Москве до 29-го декабря.

Новый год встретили тихо, за молитвой. Из Крыма получены были хорошие вести, государь быстро поправлялся.

Наступил 1901 год, который я могу считать началом моей административной деятельности, так как среди года был назначен товарищем председателя Московского столичного попечительства о народной трезвости, и хотя я и остался адъютантом при великом князе, но придворная жизнь отошла у меня на второй план. Кроме того, 1901 год можно считать годом, когда то тут, то там по всей России начали вспыхивать если не волнения, то мелкие недовольства в разных кругах, а в университетах – волнения студентов почти не прерывались в течении всего года. Таким образом, хотя и незаметно, но в 1901 году революция уже начала пускать свои корни.

На второй день Нового года мне пришлось съездить в Кострому к управляющему казенной палатой по делам опеки Михалкова, так как податное присутствие обложило Костромское имение невероятным налогом. Я переночевал в Костроме и вернулся в Москву к 6-му января.

В этот день при чудной солнечной погоде, при 8° мороза, состоялся торжественный крестный ход на Иордань из Успенского собора; я был дежурным и сопровождал великого князя. На другой день, 7-го приехала великая герцогиня Гессенская; на станции ее встретили их высочества и мы, лица свиты.

9 января получено было известие о кончине королевы Виктории – бабушки великой княгини Елизаветы Федоровны и императрицы. Великая княгиня была очень огорчена кончиной бабушки, у которой она одно время воспитывалась. Маститая королева Виктория скончалась на 81-м году жизни, процарствовав 60 лет; престиж королевской власти в Англии поднят был ею на недосягаемую высоту. На престол вступил король Эдуард VII, пользовавшийся огромной популярностью среди английского народа. Узнав о кончине своей бабушки, великая княгиня в тот же день выехала в Петербург вместе с великой герцогиней Гессенской, чтобы навестить императрицу. 11-го числа она вернулась в Москву вместе со своим братом великим герцогом Геесенским и его женой.

16 января скончался генерал-фельдмаршал Гурко. Россия потеряла в нем верного и честного слугу, русского до мозга костей и талантливого полководца и администратора. Как полководец, он прославился знаменитым смелым переходом через Балканы в войну 1877–78 гг., беспримерным в истории и решившим участь войны. Как администратор, он весь выявился в роли Варшавского генерал-губернатора; благодаря его такту, твердости, благородству престиж русской власти никогда не был так высок в царстве польском, как во время его управления краем. За все время его генерал-губернаторства внутренний порядок был твердо обеспечен, что несомненно способствовало процветанию Привислинского края. [538]

Гессенские пробыли в Москве несколько дней и уехали на похороны королевы Виктории, а их высочества уехали в Петербург и прожили в Царском Селе до 10-го февраля. Я оставался все время в Москве, так как очень был занят делами по опеке Михалкова. В Петербург я ездил всего на несколько дней повидать свою сестру.

В Москве я почти нигде не был за это время, обедал только раз у Шувалова, раз у Трепова и был на танцевальном вечере у Ивановых-Луцевиных. На этом вечере со мной случился неприятный инцидент. Танцуя вальс с дочерью хозяйки, премилой и пресимпатичной, я как-то случайно зацепился шпорой за что-то, потерял равновесие и полетел так неудачно, что увлек за собой и свою даму, она, несчастная, упала, и я прямо на нее, так что может быть секунды две-три, которые мне показались вечностью, я лежал на ней и не мог никак встать. Это было ужасно неприятно и испортило мне весь вечер. Мне казалось даже, не скомпрометировал ли я барышню и не обязан ли я сделать ей предложение. Долго меня это мучило.