Владимир Джунковский - Воспоминания (1865–1904)

Как только вступила в должность старшей сестры Н. Д. Липинская и был решен вопрос об издании правил для сестер, попечительница общины Е. П. Иванова-Луцевина уехала на два месяца, оставив меня довершить начатое дело по оздоровлению общины. Я стал очень часто бывать в общине, стараясь поддерживать престиж старшей сестры и влиять на сестер, пользуясь своим авторитетом среди них. Но воздух в общине уже был настолько заражен всевозможными либеральными течениями, что мне не удалось удержать равновесия, и все это скрытое сначала брожение вырвалось наружу.

Как только уехала Е. П. Иванова-Луцевина, Советом общины были составлены правила для сестер, и 14-го ноября, в самый день отъезда их высочеств в Петербург и затем заграницу, эти правила были утверждены великой княгиней и проведены в жизнь. <���…> [551]

Хотя в этих правилах никаких новых для себя ограничений сестры найти не могли, тем не менее, опять-таки под влиянием оппозиции, некоторая часть из них усмотрела в правилах нечто для себя обидное, а либеральные врачи нашли, что их права по отношению сестер, работающих у них в отделениях, умалены. Между тем в правилах право врачей над сестрами в медицинском отношении совершенно не были умалены, сестры были в полном их подчинении, им только возбранялось вмешиваться во внутреннюю жизнь сестер.

Особенно большое брожение заметно стало среди сестер хирургической клиники, во главе которой в то время стоял приват-доцент Ф. А. Рейн, ведший двойную игру. Благодаря незначительному числу больных, сестры имели там много свободного времени, которое они и употребляли на обсуждение и критику старшей сестры, являвшейся в своих попытках ввести порядок между сестрами лишь исполнительницей воли Совета. Самые простые и естественные в благоустроенном учреждении требования, как например, требование являться к обеду и к ужину своевременно, и притом всем незанятым у постелей больных сестрам, встречались ими как попытка стеснить их свободу и права.

Желая пресечь дальнейшее распространение брожения в общине и зная, что сестра хирургического отделения Куликова агитирует и возбуждает сестер, пользуясь своим влиянием на них, я переговорил с приват-доцентом Рейном, прося его согласия на замену Куликовой другой сестрой. Он не только дал согласие, но и подтвердил, что действительно Куликова мутит сестер, просил только взамен дать ему опытную сестру.

Получив согласие Ф. А. Рейна, я приказал перевести сестру Куликову на практику в Военный госпиталь, где работали наши сестры. В моем распоряжении кружок недовольных сестер усмотрел наказание и притом настолько обидное для сестры Куликовой, что все они, по их мнению, дольше оставаться в общине не могли, и 13 из них: Беляева, Виноградова I, Дементьева, Журавлева, Иванова, Кандинова, Ковалева, Куликова, Ларченко, Павлова, Солина, Смирнова и Филиппова I подали прошения об увольнении из общины. Получив это известие, я приехал в общину и, собрав их, объяснил им все неприличие их поведения, сказал, что если забастовки еще возможны на фабриках – то с званием сестер милосердия они не совместимы, что я предлагаю им одуматься, взять прошения обратно или же, в крайности, дождаться возвращения попечительницы, приезд которой ожидался на днях. Я дал им сроку до следующего дня, когда я снова приехал и, узнав, что сестры остаются при своем и просят уволить их немедленно, принял отставки сестер, приказав им выдать жалованье за месяц вперед и не отбирать от них только что выданное им белье на 2 года вперед.

Все сестры и уехали, за исключением сестры Филипповой, которая явилась ко мне, плача выразила сожаление по поводу всего случившегося, просила оставить ее в общине.

По примеру сестер врачи хирургической клиники через Ф. А. Рейна заявили желание покинуть службу в общине.

Врачи лечебницы последовали примеру своих коллег по клинике и не задумываясь, почти в полном составе, тоже бросили общину, бросили сотни своих больных, внезапно и без предупредения лишенных врачебной помощи, и все это, как стало позднее известно, на основании только неправильно переданного им изложения событий последних дней и изменившегося будто бы отношения к ним совета общины. Лишь немногие из выбывших врачей выразили желание продолжать прием больных впредь до приискания им заместителей. Поспешность их при уходе была столь велика, что никто из них не попытался даже узнать истину, и все удовольствовались изложением происшествия одною только из заинтересованных сторон, забывая, что требование выслушать обе стороны – малейшее, какое можно предъявить к серьезным людям при возникновении какого-либо недоразумения.

Однако изложенными фактами не закончился этот массовый уход врачей: 24 декабря истекшего года клинические врачи, не спрашивая разрешения у начальства общины, развезли оставшихся на койках клиники больных по больницам Москвы. Какие последствия для этих больных, явившихся искупительной жертвой печального инцидента, имел развоз их по Москве, я не мог узнать, но самый факт этот поставил меня в необходимость просить Совет признать виновников развоза больных выбывшими из состава должностных лиц общины, не дождавшись их прошений об отставке.

Так закончились эти грустные события, направленные, по-видимому, против общины, но обрушившиеся всей тяжестью своей только на неповинных больных, доверивших попечение о себе бросившим их врачам. К счастью, принятыми мерами и особенным старанием врача общины В. Н. Штурм, ушедшие врачи были скоро заменены новыми. Хирургическая клиника даже выиграла, т. к. во главе ее стал профессор хирургической клиники Императорского Московского университета Левшин, ассистентом его приват-доцент С. Е. Березовский. В лечебнице прием амбулаторных больных имел перерыв около 3-х недель, после чего возобновился, но уже с другими врачами.

Е. П. Иванова-Луцевина вернулась из-за границы, когда инцидент уже кончился и вполне одобрила все мои распоряжения. Великая княгиня, которой я подробно описал печальное происшествие в общине прислала мне из Дармштадта следующую депешу:

«Capitaine Djounkowski Moscou. Maison général gouverneur. Remercie profondément reconnaissante pour tout si triste des nouvelles Dieu donnes calme. Elisabeth. U. K.» [552]

Инцидент этот вызвал некоторую переписку мою с врачом И. К. Юрасовским, заведовавшим лечебницей, и И. П. Алексинским, одним из принимавших в лечебнице врачей.

С последним я, со времени моей командировки с ним в Фессалию в 1897 г., находился в самых сердечных отношениях, и потому я совершенно откровенно высказал ему, что нашел его заявление на имя попечительницы, приводимое ниже, неприличным по форме. Это заявление гласило:

«Ее превосходительству госпоже попечительнице Иверской общины сестер милосердия Красного Креста.