Владимир Джунковский - Воспоминания (1865–1904)

Губернское управление не удовольствовалось этим первым успехом. Не надо забывать, что Москва есть главный промышленный центр России: почти полмиллиона рабочих всех отраслей находит занятия в ее округе, почему всякое столкновение между трудом и капиталом представляет здесь более опасности, чем в другом месте.

Генерал-губернатор и его советники, очевидно, принимают во внимание это обстоятельство; потому, когда несколько месяцев тому назад стали появляться признаки рабочих беспорядков, они тотчас же постарались предотвратить их. Сильным давлением на хозяев склоняли они их оказать своим служащим внимание и сделать им некоторые разумные уступки. Интересно заметить то, что они действовали совершенно согласно с тем, как бы поступил в подобном же случае наш торговый совет.

Между тем они приобрели влияние на рабочих и сделали все возможное, чтобы убедить их в том, что гораздо для них выгоднее успокоиться и продолжать работы, чем устраивать забастовки и бунты. Рабочих убеждали довериться правительству, которое соблюдет их интересы и позаботится, чтобы всякие их законные жалобы и требования были удовлетворены. С них не требовали, чтобы они удовольствовались одними обещаниями, и всякая жалоба их была немедленно исследована; многие преобразования, которых они напрасно добивались годами в фабричном управлении, были им дарованы.

Что было всего важнее, некоторые хозяева, признанные виновными в грубом обращении со своими рабочими, были строго привлечены к ответственности, а фабричным инспекторам было, наконец, внушено, что их первая обязанность – смотреть за тем, чтобы с рабочими обращались как с людьми, а не как с машинами. На днях один из значительных работодателей говорил мне, и при этом голос его даже дрожал от негодования, что фабричные инспектора, желая получить какие-нибудь сведения, обращались не к нему – хозяину, но к самим рабочим. «Мы положительно боимся теперь рассчитывать наших устаревших рабочих, такой шум поднимают инспектора, если мы это делаем», – прибавил он. Те рабочие, которых именно он желал уволить, как он сам это высказал, были те, которые почти всю свою жизнь работали для фирмы за какие-нибудь 40–50 копеек в день и вся вина которых была в том, что они начали стариться.

Такое отношение губернского управления, разумеется, произвело отличное впечатление на рабочих, впечатление, которое было еще более усилено в прошедшем феврале месяце тем, что генерал-губернатор лично вступился за них. В годовщину дня освобождения крестьян великий князь, вопреки уговорам и предупреждениям министра Сипягина, настоял на том, чтобы им было дозволено шествовать в Кремль и возложить венок на памятник Александра II. Более того, он сам встретил их в Кремле и присутствовал на богослужении, которое там совершалось. Говорят, что он был так поражен спокойствием и порядком их поведения при этом случае, что велел немедленно привести в исполнение одну их просьбу, разрешения которой они давно добивались. Было объявлено рабочим тех фабрик, где уже были комитеты, что вечером по субботам они могут устраивать собрания и обсуждать свои дела без помехи или препятствия со стороны полиции или кого другого.

Англичанин поймет с трудом, как велика была эта уступка. Не надо забывать, что в России рабочим никогда не дозволялось устраивать сходки или обсуждать что бы то ни было.

Мне посчастливилось присутствовать на двух таких собраниях несколько недель тому назад, и я нашла их весьма интересными.

Первое, которое я посетила, состоялось в обширном зале при одном из дешевых трактиров, которые устроил комитет народной трезвости Витте. Помещение было переполнено – в жизни своей не видела я такой тесноты. Предмет обсуждения случайно был «Об английских торговых союзах»; я нашла, что присутствующие с большим вниманием слушали своего председателя, пока он читал отчет унионистского движения. Его всегда встречали знаками одобрения, когда он останавливался, чтобы усилить впечатление, доказывая, что благоприятное положение английских рабочих достигнуто тем, что они всегда придерживались конституционных порядков, когда волновались из-за каких-нибудь преобразований и удалялись от всего революционного.

В другом собрании, когда я пришла, прения шли о том, что лучше всего предпринять, чтобы улучшить условия труда. Один за другим все высказывали свое мнение о данном вопросе, и эти мнения были весьма здравы и практичны, не было ничего сумасбродного в их просьбах: чтобы работа была упорядочена, чтобы каждая фабрика имела свой комитет. Один человек – как исключение – изъявил желание, чтобы правительство увеличило число школ – они все исключительно держались своего ближайшего дела и тщательно избегали политики.

Московское управление, без сомнения, очень разумно в своих выводах, допуская рабочих встречаться и спокойно обсуждать свои обиды, вместо того чтобы подавлять их обсуждение и таким образом играть на руку тайным обществам. Тем не менее эти меры вызвали целую бурю между капиталистами, в особенности иностранными, которые с самого начала подозрительно относились к тому, что они называли заигрыванием правительства с трудом. Правда, они так привыкли пользоваться полной свободой в своих сношениях со служащими, требуя двенадцатичасовой работы за нищенское вознаграждение, что они теперь досадуют на вмешательство, как на личную обиду. Не было предела их гневу, когда они узнали о разрешении рабочих собраний, и они приняли его как доказательство того, что управление оставило систему невмешательства относительно труда и приняло его под свое покровительство; они поспешили высказать всем, кого это дело касалось, что всякое вмешательство между ними и их служащими поведет только к разорению промышленности. Некоторые из них обратились даже с воззванием в Петербург, прося защиты.

Один из них, француз, имел даже успех, что доказывает, что Петербург менее чувствителен, нежели Москва, к опасностям необузданного манчестеризма. [572]Странно даже сказать, что многие дворяне из интеллигенции присоединились к капиталистам в их воплях.

Факт, что революционная партия, более чем они, сама восстает против этих собраний, должен был бы открыть им глаза на их заблуждение. Революционеры и днем и ночью стараются возбудить беспорядки в Москве и тем заставить правительство отнять дарованные льготы; к счастью, до сих пор они имели мало успеха. Вопреки всем донесениям, в Москве весною произошло гораздо менее беспорядков, нежели в самом Петербурге или в других промышленных центрах России. Заграничная пресса изобиловала в это время известиями о московских бунтах, хотя мы, находившиеся в то время в Москве, не видали ничего подобного. В последнее время не раз случалось, что сами рабочие насильно изгоняли со своих фабрик революционных пропагандистов; это сильное доказательство, что провинциальное управление держится верного пути; если бы центральное управление имело мужество следовать его инициативы, то было бы это полезно не только для рабочих классов России, но и для всего общества и даже, с течением времени, для самих капиталистов. [573]