Владимир Джунковский - Воспоминания (1865–1904)

«1) Производить внезапные ревизии всех учреждений и ведомств попечительства, не прерывая, однако, функционирования их; в виду чего делать эти ревизии по частям и отраслям хозяйства, по выбору ревизующего». <���…>

Я был очень рад, что удалось заполучить Г. И. Апарина на должность главного счетовода, я его хорошо знал и был совершенно покоен за отчетность. Эти два лица, Апарин и Кудрявцев, а также управлявший канцелярией В. Б. Шереметев были моей опорой, я всегда мог на них положиться, и потому во время моих частых отлучек я был всегда спокоен, что меня не подведут.

11 мая их высочества вернулись в Москву, и с ними моя сестра с детьми великого князя Павла Александровича. Моя сестра, переехав Москву, выговорила себе разрешение, когда ей нужно по делам своей общины Св. Евгении и патриотической школы, ездить беспрепятственно в Петербург, дабы не покидать этих учреждений, которые были близки ее сердцу и в которые она вложила столько забот и труда. Великий князь дал ей в этом отношении полную свободу. Это было для нее большим удовлетворением.

На другой день Москва праздновала 40-летие деятельности председательницы Общества поощрения трудолюбия А. Н. Стрекаловой – этой милейшей очаровательной старушки. Празднование происходило в присутствии их высочеств. Началось оно с молебна в церкви Елизаветинской гимназии, после чего состоялся акт с бесчисленными речами и подношениями.

На другой день их высочества переехали в Ильинское, дети Павла Александровича тоже, я остался в Москве и наезжал в Ильинское временами, часто бывая в Назарьево, где жили мои опекаемые Марица с Володей и баронессой Врангель и ее сестрой. В это время старший сын Кристи – московского губернатора – стал часто бывать в Назарьево, я не мог, конечно, не обратить на это внимание и был свидетелем их обоюдного увлечения. В конце мая Кристи сделал предложение Марице, которая, не колеблясь, дала свое согласие. Я был рад за них обоих, они выглядели очень радостными и счастливыми. Жених лично мне не был симпатичен, но я это чувство свое, конечно, старался не показывать и был с ним ласков. Его некоторые суждения и толстовские взгляды мне не нравились. Одно меня утешало, что он был из хорошей семьи, и я надеялся на благотворное влияние его матери, которая была на редкость чудная добрейшая женщина.

24 мая состоялось заседание комитета попечительства трезвости. На этом заседании доложено было председателем письмо товарища министра финансов князя А. Д. Оболенского, в коем он уведомляет, что при рассмотрении в Департаменте государственной экономии представления министра финансов о кредите на выдачу пособия Московскому столичному попечительству о народной трезвости департаментом была отмечена особая целесообразность Московского попечительства как желательная в остальных попечительствах. Это письмо князя Оболенского доставило нам всем огромное удовлетворение. В этом же заседании был утвержден доклад М. А. Сабашниковой о пяти бесплатных воскресных школах при читальнях и об участии ее в качестве представителя попечительства в предположенном съезде в Петербурге русских деятелей по техническому и профессиональному образованию.

В заседании комитета 13 июня была рассмотрена и утверждена смета на 1904 год, а 20 июня комитетом вновь обсуждался вопрос о покупке владения Калинина (Грузинского народного дома) и было постановлено войти с ходатайством в министерство финансов.

В этот день я, с разрешения великого князя, выехал в костромское имение Михалкова, взяв с собой Володю, чтобы познакомить его с этим имением его отца. Мы проехали до Кинешмы по железной дороге, а затем на пароходе по Унже до Кологрива. Это было дальше, чем на лошадях, но приятнее. В Кузьминке работали с утра до ночи, Володя мне много помог в поле, когда я лично с астролябией поверял работы землемеров. Жара стояла нестерпимая, 40º, а пришлось работать весь день. Я два раза выкупался, чтобы немного освежиться. Затем верхом вместе с Володей объехал лесные и покосные участки, много поработать пришлось и в конторе. Я натолкнулся на страшную рутину, с какой велось все хозяйство, и решил про себя, что непременно следует мне переменить управляющего, который, проведя 20 лет на одном месте, при всех своих достоинствах не в состоянии оживить хозяйство в имении.

Но как совершить перемену, дабы не обидеть старика, которого упрекнуть ни в чем нельзя было, как только в старости лет, я еще в то время решить не мог.

1-го июля в день 2-й годовщины основания попечительства о народной трезвости я послал нашему председателю барону Бильдерлингу приветственную депешу. В ответ на нее он прислал мне следующее милое письмо.

«Милейший и многоуважаемый Владимир Федорович!

21 июля 1903 г.

г. Москва, Волхонка, дом Голицына

Вчера вернулся из Орла, где производил осмотр кавалерийской бригаде, а сегодня получил здесь Вашу прелестную телеграмму, которая меня глубоко тронула.

Поздравляю и Вас, дорогой мой, с наступившей 3-й годовщиной нашего дела, в которое Вы вложили всю душу и которое, благодаря Вашей плодотворной работе, достигло таких прекрасных результатов. Двухлетняя совместная работа с Вами укрепила меня в сознании, что Вы и добросовестный, честный труженик, и в то же время в высшей степени хороший, душевный, симпатичный человек.

Большое дело, которое возложил на меня великий князь, стало мне легко и приятно благодаря Вашей помощи, и за все это время у меня было только одно отрадное чувство. Не желал бы никогда иметь лучшего помощника и могу только похвалиться тем, что дело наше поставлено на полном доверии и, безусловно, чисто.

Хотел ответить Вам телеграммой, но никто здесь не мог мне сказать Ваш адрес, поэтому посылаю Вам на квартиру эти строки в надежде, что Вы их получите тотчас по приезде.

Еще раз горячо благодарю Вас.

С глубоким уважением, сердечно преданный Вам,

А. Бильдерлинг».

4 июля я вернулся в Москву, на другой день праздновали именины великого князя, съехались все соседи, и Марица с баронессой Врангель приехали из Назарьева также поздравить великого князя. Я был очень рад этому. На другой день ездили как всегда в Архангельское к Юсуповым, который был именинником. Вернувшись оттуда, я прошел к великому князю и обратился к нему с просьбой отпустить меня на 3 недели заграницу немного отдохнуть. Получив разрешение, я выехал 8-го июля прямо на Вену, откуда проехал в Фиуме [637]и совершил чудную поездку по Адриатическому морю по берегам Далмации. Из заграницы я прямо проехал в Донское имение Михалкова, которое меня очень тревожило, я даже сократил свое пребывание заграницей, чтобы побывать в нем. На обратном пути я заехал на день к брату в Курск.