Владимир Джунковский - Воспоминания (1865–1904)

…Отпускаемая нами пища, при всей своей доброкачественности, должна быть дешевле, чем в каком-либо частном заведении; чай, сахар и все вообще продукты должны быть понижены в цене. Только этим путем можем мы привлечь к себе массу народа, и именно ту самую массу, для которой мы обязаны работать.

Наши дома прекрасно обставлены и щедро субсидированы правительством; конкурировать с ними никто не может.

Всякий, кто не захочет подчиниться простым, дешевым, незатейливым вкусам рабочего люда, может идти в бесчисленные низшие и высшие трактиры Москвы.

Мы призваны для высшей цели – работать на пользу народа – и должны постоянно помнить, что на вывесках попечительства красуются надписи: «Народный дом», «Народная столовая», «Народная чайная».

Чтобы наши народные дома по внутреннему своему содержанию отвечали бы наружной своей вывеске, нужно многое в них изменить и упростить…

Прейскуранты в наших народных домах должны быть значительно сокращены… Ежедневно следует готовить только самые простые обед и ужин, придерживаясь способа довольствия, принятого у нас в войсках: щи или суп, каша, вареное мясо, студень, пироги; в пост – грибное и рыбное; в праздничные дни ввести большее разнообразие. Причем вся пища, при наилучшем качестве, должна быть доведена до «минимума» стоимости, рассчитывая весь оборот на массе, а не на случайном единичном спросе.

При таком способе довольствия отчетность значительно упростится… Работа поваров также упростится… Сами повара… могут ближе подходить к требованиям полкового кашевара.

Все расходы по продовольствию могут быть значительно сокращены, а доходность увеличена вследствие большей массы потребителей…» [638]

<���…> [639]

2 сентября была свадьба Марицы Михалковой. Я, кажется, волновался не меньше ее. Последние дни перед свадьбой я только и был занят ею, всеми приготовлениями, целые дни проводил с нею.

К счастью, все ко времени было готово. Венчание происходило в церкви Александровского военного училища. В этот день я с утра был у нее на Арбате, она была взволнована, и ее волнение передавалось мне. Наконец приехал шафер – с букетом от жениха, сказал, что жених со слезами на глазах, и меня разобрало, я не мог не прослезиться. Затем я ее благословил за отца и за себя, и мы сели в ландо – баронесса Врангель, Марица, я и Алек Галл – мальчик с образом.

Выйдя из кареты, пришлось пройти по лестнице во второй этаж, я шел с Марицей под руку и ввел ее в церковь.

Марица была хороша под венцом, прекрасно и скромно одета. После венца поехали в дом губернатора к Кристи, где молодые принимали поздравления, в 7 часов был обед довольно многочисленный. Я сидел около молодой, с другой стороны сидела княгиня А. В. Трубецкая, жена профессора С. Н. Трубецкого. Было много тостов, обед прошел весело и непринужденно. После обеда молодые уезжали в Назарьево, где я накануне провел целый день, устроив им там все очень уютно. Масса родных и знакомых их провожали.

Я вернулся к себе домой, усталый от всех хлопот и волнений, вполне удовлетворенный всем, а главное тем, как Марица себя держала. Увы, на третий день после свадьбы у меня произошло первое недоразумение с ними. Это было 5 сентября, день именин великой княгини. Я хотел, чтобы Марица воспользовалась этим днем и поблагодарила великую княгиню, поздравив ее, за все добро и любезности, которыми она пользовалась в течение всего последнего года, т. к. действительно великая княгиня была очень мила и добра все это время. Так как мне не хотелось утруждать ее составлением депеши, то я сочинил французский текст и передал его по телефону для передачи Марице. К моему удивлению, скажу больше, к моему негодованию, ее муж запретил ей посылать депешу. Тогда я написал ему письмо, передав с нарочным, в котором выражал свое удивление, пишу, почему я хотел, чтобы Марица послала депешу, и в заключение написал, что, верно, он хотел этим протестом поставить меня на место, по молодости лет хотел показать, что теперь в моих советах больше не нуждается, но этим ничего достиг и даже не обидел, а только очень огорчил, заставив свою жену, на первых порах, оказать невежество по отношению к такой чудной женщине, как великая княгиня.

Письмо мое подействовало, и я получил от них общее письмо, в котором они просили у меня прощение и наговорили мне массу добрых и милых слов по моему адресу.

Инцидент был исчерпан – они вечером, хотя уже и поздно, послали депешу и получили чудный ответ от великой княгини, которая и мне сказала, что ей было очень приятно, что Марица подумала о ней.

С выходом Марицы замуж кончились мои заботы о ней, у меня остался ее брат Володя, для которого я и принялся за устройство квартиры. Вместе с баронессой Врангель поселилась и ее сестра Н. Н. Шебашева, по кончине своей матери переехавшая в Москву. Таким образом, они зажили втроем и жили очень дружно, Володя поступил в Шелапутинскую гимназию, [640]куда ежедневно ездил. Гимназия была очень далеко, но он ездил на своей лошади.

Одновременно пришлось помогать баронессе Врангель и по устройству квартиры для молодых на Арбате, куда они после Назарьева должны были переезжать.

Их высочества уезжали за границу в Дармштадт на свадьбу королевича Греческого Андрея с Алисой Баттенбергской, дети Павла Александровича тоже уезжали с моей сестрой на свидание с отцом. Свидание должно было состояться на нейтральной почве в Тегернзее в Зенгершлоссе [641]у великой княгини Марии Александровны.

Ильинское опустело.

9 сентября я выехал в Петербург по делам трезвости, чтобы предоставить новому министру Коковцову, который заменил Витте. На другой же день я был у него, доложил все наши дела, требовавшие его разрешения. Он очень внимательно отнесся ко всему доложенному мною и своей простотой и любезностью очень мне понравился. Он попросил меня пробыть в Петербурге дня три, в течение которых он разрешит все возбужденные мною вопросы. Все было необычайно любезно. От него я поехал к управляющему делами попечительства трезвости в Департамент неокладных сборов, встретили меня и там все радушно, и я наслушался много лестного по части нашего попечительства. Министерство было довольно нашей деятельностью сравнительно с деятельностью Петербургского попечительства, которое было все в долгах и никак не могло из них выйти, требуя все новые и новые субсидии. Принц Ольденбургский, как человек весьма неуравновешенный, не останавливался ни перед какими затеями и тратил, не обращая внимания ни на что, министерство не знало, как быть. Через три дня я опять был в министерстве и получил все нужные справки, все мои представления были утверждены министром и я, довольный и удовлетворенный, вернулся в Москву.