Владимир Джунковский - Воспоминания (1865–1904)

Наряду с этими помолвками много говорили о массовых самоубийствах за последнее время. Кроме красавицы Ивинской, отравился еще доктор Траушенберг по неизвестной причине; Пиринель, секретарь французского посольства, застрелился из-за любви к m-me Кастенскиольд, жене секретаря датского посольства, которая не хотела ответить на его страстную любовь. Я не осудил Пиринеля, я понял, что из-за такой женщины, как была m-me Кастенскиольд, можно дойти до самоубийства. Она была способна увлечь каждого, это была удивительно привлекательная женщина, я сам ею страшно увлекся и целый сезон старался ездить только в те дома и в те вечера, где она бывала. Она была очень мила, женственна до последней степени, кокетлива в меру, красива, ко мне она относилась с большой симпатией, мы с ней танцевали на каждом вечере, помню, как было весело и приятно на одном пикнике, как я с ней ехал на тройке. Вскоре после смерти Пиринеля, из-за поднявшихся толков она уехала в Данию, и я потерял ее из виду.

В довершение к самоубийствам застрелился еще лакей известного французского актера Андрие на его кровати.

В начале марта ушел из полка полковник Кушковский, получив назначение к великому князю Павлу Александровичу. Я очень любил Кушковского и относился к нему с большим уважением, и потому очень пожалел об уходе из полка такого хорошего, верного, весьма уважаемого офицера.

Великий князь отдал в приказе [250]следующее: «Высочайшим приказом 3 сего марта отданным полковник Кушковский, за отличие по службе, произведен в генерал-майоры, с назначением управляющим конторою двора его императорского высочества великого князя Павла Александровича и с зачислением по Гвардейской пехоте.

Поздравляя генерал-майора Кушковского с производством и лестным назначением, считаю долгом выразить уважаемому Евгению Сергеевичу мое глубочайшее сожаление по поводу выхода его из нашего полка и мою сердечную, живейшую благодарность за его прекрасную истинно полезную службу.

Поступив в л. – гв. Преображенский полк в 1864 г., уже после шестилетней боевой службы на Кавказе, полковник Кушковский с тех пор, в продолжение слишком 25 лет, служил в Преображенском полку. В 1870 году он был назначен ротным командиром, затем полковым квартирмейстером, причем впервые заявил свои способности по хозяйственной части; затем снова командовал ротою в течении четырех лет, с полным знанием дела. В 1876 году Евгений Сергеевич был назначен заведующим хозяйством, и в этой должности оставался до настоящего дня, состоя в то же время старшим полковником, причем был мне самым деятельным помощником.

Я не считаю возможным исчислять все заслуги полковника Кушковского по заведыванию полковым хозяйством, но должен сказать, что он превосходно вел его в трудную эпоху военного времени, затем с полным умением и блестящим образом устроил лагерное помещение полка в Красном селе и вообще поставил наше полковое хозяйство на небывалую до сих пор степень порядка, благоустройства и обилия, которая заслужила ему общую признательность и уважение, а выход его из полка является незаменимою утратой.

Уверен я, что Евгений Сергеевич останется навсегда родным человеком нашей полковой семьи и будет всегда утешаться теми чувствами любви и благодарности, которые он поселил в сердцах своих товарищей.

Подписал: командир полка генерал-майор Сергей».

Я сохранил добрые отношения с этим чудным человеком до самой его смерти. Моя сестра этим временем из Ниццы с Лейхтенбергскими уехала в Черногорию и писала оттуда очень интересные письма. Я был рад за нее, что она побывает в такой стране, куда мало проникла европейская цивилизация.

22 марта у нас в полку была лекция начальника штаба [251] [252]в присутствии цесаревича. После довольно неинтересной лекции наследник остался ужинать в полку, после ужина пели цыгане, наследник оставался до 4-х часов.

29 марта я был дежурным в казармах полка у Таврического сада, и впервые на моем дежурстве случилась большая неприятность. У моего товарища по полку Малахова в казенной квартире, расположенной в казармах, где я дежурил, обнаружена была кража шкатулки с казенными деньгами тысяч на пять и счетов на сорок. Пришлось произвести следствие, доложить по телефону великому князю и звонить в участок. Кроме того, я по телефону же сообщил градоначальнику, моему двоюродному брату Грессеру. Ровно через 20 минут после последнего звонка у меня были уже два агента сыскной полиции. В конце концов шкатулка была найдена, но тысячи не дочитались, они были растрачены.

Пасха в этом году была 1 апреля, моя мать была у заутрени в домовой церкви градоначальства, я, как всегда, в Зимнем дворце на высочайшем выходе в церковь. Как только государь прошел в церковь, я, пользуясь тем, что мог незаметно уехать, пройдя через все залы и Эрмитаж и соединительным коридорам в роту Его Величества нашего полка, поехал поздравить свою мать к Грессерам. У них уже кончалась заутреня, и я застал их уже разговляющимися. Я разговелся с ними и, когда наступило время обратного высочайшего шествия из церкви, я уехал в Зимний дворец, пройдя опять через роту Его Величества, был на своем месте как раз вовремя. Из дворца я еще проехал к графине Граббе и в 4 часа был дома.

В этот день было назначено семь новых фрейлин – княжна Горчакова, графиня Воронцова-Дашкова 3-я, княжна Грузинская, графиня Панина, баронесса Фредерикс, княжна Оболенская и графиня Игнатьева 2-я. Графинюшку Граббе опять обошли, семья была очень огорчена.

15 апреля была свадьба Теляковского и баронессы Фелейзен, были близкие и родные. После свадьбы поздравление принимали у стариков Теляковских, я впервые с ними познакомился, приятная старинная патриархальная семья.

В конце апреля приехала в Петербург моя сестра Гершельман с мужем и сыном, чтобы провести лето в Анташах – имении стариков Гершельман. Мы очень рады были ее увидеть, но моя мать очень огорчилась, что она остановилась не у нее, а у родителей мужа.

В начале мая мне пришлось по делам Андреевских съездить в Ладогу, чтобы расплатиться со всеми, кому покойный Андреевский остался должен. На пристани меня встретил исправник и повез меня к себе на квартиру, где он помог мне разобраться во всех долгах, расписках, векселях и т. д. Первым делом я рассчитался с ним, затем вместе пошли в банк внести по векселю 500 рублей. Потом с исправником же пошли к бухгалтеру управы, который выдал жалованье вперед и его надо было вернуть. Затем завтракал у исправника, его жена – настоящая командирша, по-видимому, муж у нее был на побегушках, и она, собственно, управляла уездом, а не он. Завтрак был обильный, выпито было много, мне напомнило «Ревизора». После завтрака оказалось, что еще остался неуплаченным долг городскому голове в ренсковый погреб. [253]Пошли к нему, он пригласил нас к себе в погреб, угощал нас майтранком [254]и шампанским, так что, я думаю, что весь долг, который я ему принес, 37 рублей, ушел на наше угощение. Около 5 часов на почтовых, в сопровождении исправника, я поехал в Васильково к Андреевским, надо было проехать 60 верст, на всех станциях приходилось выпивать водки и закусывать, т. к. исправник всюду предупредил, чтобы готова была закуска. Приехал я в Васильково усталый, застал всех здоровыми.