Владимир Джунковский - Воспоминания (1865–1904)

В Петербурге я оставался и по отъезде великого князя до средины августа, большую часть времени провел в Ораниенбауме с моей матушкой.

Время прошло быстро и незаметно. 15-го надо было уже выехать, чтобы 16-го, в день храмового праздника в Усове, быть уже там. Из Петербурга я выехал вместе с братом Гадона, которого великий князь пригласил к себе. Рядом с нами в купе оказались мои товарищи по Преображенскому полку Кушковский и Гольтгоер, я ужасно этому обрадовался, уселся с ними в купе и мы до 12 часов ночи играли в безик, после чего я пришел в свое купе и, к ужасу Гадона, разделся, совершенно как у себя дома, и лег в приготовленную мне кондуктором постель. Гадон же, боясь крушения, никогда не ложился спать в вагоне, а напротив, одевал пальто, шапку, перчатки, и, опираясь на палку, сидел, чтобы быть готовым на случай крушения. На станции Химки мы с Гадоном вышли, нас ожидала коляска четвериком, присланная за нами из Ильинского. Всю ночь лил дождь, так что грязь была невообразимая, а надо было торопиться, чтобы успеть к празднику в Усово. Приехали в двенадцатом часу, обрызганные грязью. Вымывшись и одевшись в парадную форму, я пошел явиться великому князю по выходе из церкви. Когда я одевался в парадную форму, оказалось, что у меня в Ильинском не было эполет; как быть? Не смущаясь, я взял у Гадона капитанские погоны (на два чина выше моего поручичьего) и надел их. Великий князь не обратил внимания.

Встретили меня очень любезно и радушно. Великий князь сказал мне, что прицепит мне камни на ноги, чтобы я не улетел живым на небо, так как я такой ангел, что, несмотря на краткое пребывание в Петербурге, я уделил время от моей матери и успел побывать даже в Царском, что брат ему писал, как его тронуло, что я перед отъездом нашел время побывать у него. Я ничего в этом особенного не видел и находил естественным, что раз я еду в Москву, заехать к великому князю Павлу Александровичу, повидать его и детей, чтобы привезти Сергею Александровичу свежие вести о них.

В Усове был парадный завтрак, после которого беспроигрышная лотерея для крестьян четырех окрестных деревень. Среди выигрышей были все полезные вещи для крестьянского обихода: самовары, лампы, пилы, косы, платья, пиджаки, поддевки, сапоги, платки, шали, посуда и т. д.

По окончании лотереи вернулись в Ильинское.

22-го августа в Москве состоялось освящение нового водопровода в 7-ми верстах за Крестовской заставой, вода накачивалась из Мытищинских озер (это в 15-ти верстах от Москвы). После завтрака в генерал-губернаторском доме поехали на тройках на место освящения. Было очень интересно, сооружение гигантское, наверху над баками служили молебен, после чего окропили святой водой все трубы, баки и машинное отделение. Когда спустились в то место подземелья, откуда вытекает вода в бак, то глазам представилась грандиозная картина, когда вода вливалась в бак из трубы огромного диаметра. Бак этот был вместимостью 150 000 ведер. Вода лилась чистая как кристалл; все это было сначала освещено дневным светом, а затем для эффекта осветили бенгальскими огнями, закрыв окна. Затем прошли в машинное отделение, где громаднейшая машина поднимала воду на самый верх двух огромных башен, находящихся и посейчас у Крестовской заставы. Каждый бак на этих башнях был водружен на высоте пятого этажа дома, находившегося на высшей точке Москвы, вмещал каждый бак по 150 000 ведер. В машинном отделении подали шампанское, и последовал ряд тостов. С освящения водопровода их высочества уехали в Ильинское, я же остался в Москве, был в Малом театре и в 12 часов ночным поездом возвратился в Ильинское. 29-го переехали из Ильинского в Москву. 30-го была торжественная обедня в Храме Спасителя по случаю тезоименитства государя. Днем я ездил в кадетский корпус навестить кадета Андреевского, очень нам близкой семьи.

Вечером был парадный обед для высших властей Москвы. Я остался при великом князе один, так как все разъехались; Гадон уехал на Кавказ, и я поэтому бессменно дежурил все эти дни.

3-го сентября их высочества выехали в Царское Село, я сопровождал их. Пробыв неделю у великого князя Павла Александровича, они уехали за границу на 6 недель, а мне предоставлена была полная свобода; я мог переехать к моей матери и прожить с ней это время. Очень я этому был рад и прекрасно провел время до ноября, когда их высочества возвратились. Я вернулся в Москву к 1-му ноября. К этому времени в Москву приехал мой брат, с которым мы провели три дня вместе. Все свое свободное время я отдавал ему. Были мы с ним в Малом театре, давали «Ночи безумные». Глупейшая пьеса, но играли лучшие силы, и постановка была дивная. Просидев до конца пьесы, мы перешли в Большой театр, мне хотелось дать брату прослушать Форстрем и Пиньялозу, [302]попали на последний акт «Травиаты», было очень хорошо. Затем опять вернулись в Малый театр. Там застали еще «Иоланту», дебютировала Музиль, дочь известного в то время актера. Играла она очаровательно. Затем последняя пьеса – это был чистейший балаган, хохотали мы страшно, особенно Вельяминов, мой товарищ, который был с нами.

В день отъезда моего брата я возил его в Третьяковскую галерею – мы наслаждались чудными картинами.

До 12-го ноября их высочества жили в Москве в генерал-губернаторском доме, а затем переехали в Нескучное. Из адъютантов нас было только двое, поэтому пришлось дежурить через день, кроме того, у меня накопилось много визитов, надо было объехать начальствующих лиц, у кого расписаться, к кому и зайти, на все это уходило много времени. Кроме того, великий князь передал мне одно прошение на высочайшее имя, по которому государь повелел ему произвести расследование. Великий князь и поручил мне разобраться в нем. Дело было довольно сложное и отняло у меня целую неделю. По вечерам несколько дней подряд были в театрах: в Большом слушали оперы «Иоланта» и «Паяцы», в Малом смотрели «Венецианский истукан» и «Бешеные деньги» в бенефис Лешковской. «Паяцы» шли в первый раз, пели Форстрем, Пиньялоза и Кошиц. Сюжет оперы весьма трагический и произвел на меня потрясающее впечатление, этому немало способствовала игра артистов, особенно Кошица, который провел свою трудную роль мастерски.

По переезде в Нескучное свободного времени стало еще меньше, так как, кроме завтрака и обеда, приходилось участвовать в прогулках по Нескучному саду, кататься на коньках и с гор, так что время, которым можно было располагать, было крайне ограничено и в очень неудобные часы – между 5-ю и 8-ю. Принимая во внимание отдаленность от центра, эти три часа еще сами собой сокращались, так как больше часа уходило на проезд. От такой жизни я томился порядком, да и находил, что великий князь сам себе вредил, проводя большую часть года в Ильинском и Нескучном, последнее особенно было непонятно обывателям, к чему были эти переезды на окраину города – какое стеснение и для должностных лиц, и для просителей, сколько это отнимало у них зря времени, какой непроизводительный расход на извозчиков они несли. (Трамваев тогда еще не было). Меня всегда удивляло, что великий князь, такой чуткий, не понимал этого, не вникал в это. Я постоянно старался наводить на это разговор, но сочувствия никогда не находил. Они прямо этого не понимали, виною этому, конечно, было их воспитание.