Владимир Джунковский - Воспоминания (1865–1904)

Как только кончился прием, я отправился с визитами и вернулся в Нескучное только к обеду. Утром, еще до обедни, я успел расписаться у командующего войсками генерала Костанда, начальника штаба округа, заведовавшего дворцовой частью генерал-адъютанта Столыпина, сын которого, Петр Аркадьевич, [312]впоследствии был председателем Совета Министров, и в 1911 г. погиб так трагически в Киеве.

После обеда великая княгиня устроила катанье на тройках на Воробьевы Горы, с которых открывался чудный вид на всю Москву, освещенную массой огней.

В первой тройке поместились великая княгиня, Е. А. Шнейдер (учительница русск. яз.), граф Стенбок и Гадон; во второй тройке жених и невеста – граф Белевский и княжна Трубецкая – и я, в качестве их гувернера, так как в то время считалось неприличным, чтобы жених и невеста ездили одни.

6-го числа состоялся Крещенский парад; погода была чудная при 8º мороза, было удивительно красиво, когда крестный ход и знамена стали спускаться к Тайницким воротам. Вся Софийская набережная, все крыши домов – все было усеяно народом. Прямо с парада проехали в генерал-губернаторский дом, где и остались, покинув Нескучное. Мы, лица свиты, очень были этим довольны.

Вечером в этот день был бал у Трубецких (губернские предводители дворянства). Их высочества тоже были на балу, было очень оживленно, весело, красиво и на широкую барскую ногу. Цветов была такая масса, что все дамы уехали, увозя с собой огромные пучки красных роз на длинных стеблях, сирени, анемонов, нарциссов и других цветов. Я танцевал с большим одушевлением: 1-ю кадриль с m-lle Истоминой, 2-ю с m-me Вельяминовой, 3-ю с княгиней Львовой (муж ее был директором училища живописи и ваяния), 4-ю с m-me Волковой, мазурку с Н. В. Евреиновой и котильон с княгиней С. Н. Голицыной. Уехал я с бала последний, оставался еще с Трубецкими пить чай после разъезда гостей, и домой вернулся только в седьмом часу.

8-го числа ко мне неожиданно приехали мои харьковские знакомые Селастенников и Гебенштрейт. Они приехали на съезд естествоиспытателей и врачей. [313]В последний день съезда, 11-го января, было торжественное заседание в зале дворянского собрания. Я заехал на это заседание, но так как был в сюртуке, а надо было быть в мундире, то прятался за колоннами. Во время лекции профессора Цинера о неправильных взглядах на геометрию я вдруг обратил внимание на странную фигуру старика в блузе, тогда как все были во фраках или сюртуках, поднимавшуюся на эстраду профессоров. Старик этот, войдя на эстраду, сел в заднем ряду; вглядываюсь и узнаю Льва Толстого. Как только он сел, все ближайшие к нему стали жать ему руки, а когда наступил антракт, то его увели в круглую гостиную за эстрадой. Тотчас толпа студентов бросилась к дверям этой гостиной, крича: «Льва Николаевича, Льва Николаевича»…

Толпа эта росла, распорядители съезда испугались беспорядка, и профессор Мороховец, как он мне сам это рассказывал, уговорил Льва Николаевича спрятаться в маленькой комнатке возле круглой гостиной; студенты, увидев, что Толстого в гостиной нет, понемногу успокоились.

Началось заседание, перед началом которого профессор Тимирязев, тот, которому советской властью поставлен памятник у Никитских ворот, [314]вывел Толстого к рампе. Посыпались оглушительные аплодисменты, Лев Николаевич, стоя у рампы, раскланивался публике.

12-го числа был акт в университете в присутствии их высочеств. Был большой порядок, по окончании акта при отъезде их высочеств толпа студентов окружила карету и просила на память цветов. Великая княгиня разделила весь свой букет и каждому дала по цветку.

Обедал я в этот день у Евреиновых – моих новых знакомых. После обеда поехали на тройках за 10 верст от Москвы кататься с гор. Всего было три тройки: в первой – Н. В. Евреинова, ее большой друг Е. А. Андреева, [315]с которой я недавно познакомился, Гадон и я; во второй – М. Ф. Якунчикова, М. А. Андреева, граф Комаровский (казак) и француз Вале, в третьей – З. Г. Морозова (жена фабриканта Саввы Морозова), Евреинов, гувернантка детей Евреиновых и Безобразов, позорно отличившийся впоследствии на Ялу, [316]втянувший нас в войну с Японией. Погода была чудная, было весело, молодо, вернулись в отличном расположении духа к Евреиновым к ужину, где опять было оживленно, радостно как-то.

16-го января у великого князя был большой бал, приглашенных было 900 человек, так что очень было трудно дирижировать, поддерживать порядок, под конец я совсем выбился из сил. К счастью, все прошло хорошо, оживленно, и их высочества меня очень благодарили. Я танцевал 1-ю кадриль с М. К. Морозовой, 2-ю – с Н. В. Евреиновой, 3-ю – с П. А. Хрулевой, 4-ю – с княжной Урусовой, мазурку – с княгиней Голицыной, женой профессора Московского университета, и котильон – с А. В. Вельяминовой. На балу был новый министр юстиции Муравьев с женой. Это был очень умный талантливый министр, энергичный; великий князь его очень поддерживал.

На другой день бала, 17-го января, получили тревожные вести о здоровье государя. Великий князь очень встревожился, к счастью, через два дня получены были более утешительные вести. Никому еще и в голову тогда не приходило, что эта болезнь была первым предупреждением могущей быть катастрофы, что пройдет немного более полугода, и мы лишимся нашего государя.

Одновременно с печальными вестями о здоровье государя, я получил и тревожные письма от моей сестры, которая извещала меня о болезни моей матушки, заболевшей инфлюэнцей. Получив разрешение великого князя, я выехал в Петербург, где провел несколько дней у постели моей матери и, когда ей стало лучше и всякая опасность миновала, я вернулся в Москву 27-го января. Стенбок любезно прислал за мной на вокзал свою карету и курьера. Их высочества меня встретили радостно. Приехав в Москву, я сейчас же заступил на дежурство, а днем поехал к бедному моему другу Михалкову, который потерял свою вторую жену, рожденную Унковскую. Застал его страшно убитым, он осунулся, имел крайне удрученный, отсутствующий вид. Его belle mère [317]А. Н. Унковскую я застал в ужасном виде, это была ее любимая дочь, она сидела и смотрела больше в одну точку, с ней поминутно делались столбняки – жутко было смотреть на нее. На другой день состоялись похороны молодой Михалковой, хоронили в семейном склепе в Донском монастыре. Я приехал к началу обедни, церковь была полна, все Московское высшее общество было налицо. С кладбища я проехал к А. Н.[Унковской], которая жила тогда в своем особняке на Смоленском бульваре, где жил также и бедный Михалков, потерявший в течение 7-ми лет двух жен. Я просидел с ними часа два, они были спокойнее в этот день, покорившись вполне воле Божьей. Обедал я во дворце втроем: великая княгиня, княжна Трубецкая и я. Великий князь был на вечере в память Алексея Толстого.