Ольга Матич - Записки русской американки. Семейные хроники и случайные встречи

Текст этого гимна см. в главе «Миша Павлов, или Мой младший брат». С. 268, сн. 1.

Монтерейское звено называлось «Дикие пчелы». Его вожатой была Оля Синкевич, чей отец был в родстве с авиаконструктором Игорем Сикорским. Оля с мужем продолжают жить русской жизнью, в том числе «скаутской»: не так давно она стала устраивать встречи «Диких пчел» – несколько раз в году мы собираемся в Монтерее и вспоминаем далекое прошлое, пусть в остальном у нас мало общего. К нашему звену принадлежали также ее сестра Таня, Оля Григорович-Барская и Полина Аренсбургер, приемная дочь маминой монтерейской подруги. С отцом сестер Синкевич папа учился в кадетском корпусе в Сербии; наши семьи дружили, хотя в политическом отношении Синкевичи были гораздо правее: НТС, к которому принадлежали мои родители, например, они считали левой организацией.

Она уже много лет пишет по-английски стихи и прозу.

На мою свадьбу приехал отец Афанасий. Годом ранее, когда он приезжал в скаутский лагерь, мне пришлось вернуться домой раньше времени – неожиданно приехал из Канады мой троюродный брат Андрей Билимович (см. C. 226– 227). Отец Афанасий повез меня в Сан-Франциско на своем совсем уже стареньком, то и дело ломавшемся такси. Поездка оказалась очень длинной; вечером мы остановились на обочине, и он устроил для меня в салоне что-то вроде постели. Проснувшись, я, к своему удивлению, увидела его спящим рядом с машиной; отец Афанасий сказал, что ему было неловко спать там же, где я, затем посадил меня за руль (водить я не умела) и стал толкать машину, чтобы та завелась.

См. главу об Ирине Гуаданини и Набокове.

Это совпало с ее переездом в Эл-Эй, где первое время она преподавала русский язык в Университете Южной Калифорнии (USC), а потом стала сотрудником Библиотеки Уильяма А. Кларка (UCLA); это известная библиотека редких книг и рукописей, среди которых самый большой архив Оскара Уайльда. Марининой специальностью была английская литература.

Речь о том, что в Америке называется «junior high school» (седьмой и восьмой класс), следом идет «high school».

Peissel M. Tiger for Breakfast: The Story of Boris Lissanevitch (1966). Автор был этнологом и провел много времени в Непале и Тибете. Русский перевод Е. Шерра («Тигр на завтрак») был опубликован в 2007 году. О Лисаневиче были написаны еще две книги. В Интернете имеется множество посвященных ему сайтов и фотографий, среди которых есть фото отца с маленькой Ксенией.

Барышников М. Н., Вишняков-Вишневский К. К. Иностранные предприниматели в Петербурге во второй половине XIX – начале XX века. СПб.: Книжный дом. 2006. С. 341. Он также был членом правления многих российских фирм, например Путиловского завода.

Помимо семейных, Эмиль также участвовал в других деловых предприятиях в Петербурге, одно время жил в Ташкенте, где возглавлял филиал семейной фирмы.

Отец был эстонцем, возможно, из балтийских немцев, а мать, Александра Винокурова, была русской.

У меня в 1960-е годы был приятель Timothy Marquand, сын в свое время известного писателя John P. Marquand, автора романа «The Late George Apley» (1937), за который он получил престижную Пулитцеровскую премию. Как мне рассказывал Тимоти, первая жена отца, ездившая в 1920-е годы в Советский Союз, купила там за бесценок изделия Фаберже и какие-то другие драгоценности. Школьному учителю моей дочери, происходившему из семьи нефтяных миллиардеров (Хант), принадлежали два красивых яйца Фаберже, тогда же приобретенные кем-то из родственников в Советском Союзе.

С Гери я когда-то даже была знакома. См. с. 470–471.

Во второй половине 1970-х годов я стала привозить джинсы фирмы «Леви-Страусс» некоторым советским писателям (о которых пишу в последующих главах) и их сыновьям. Как известно, это был самый желанный американский подарок.

Уже в 1970-х нас познакомил Аксенов (они дружили), а когда я впервые была в Союзе (в 1973 году), Вася учил меня молодежному сленгу: герла, шузы / шузня, олдовый, фазер, чувак и чувиха, хата и т. д. Первый абзац нашумевшего «Звездного билета» полон западных аллюзий: машина «понтиак», чешская рубашка, австрийские туфли, французский ежик (прическа), штаны неизвестного происхождения (джинсы). В романе Энтони Бёрджесса «Заводной апельсин» (1962) использовался схожий прием – употреблялись англизированные русские слова: malchik, droog, brat, moloko, bugatty, bolnoy, oomny, oozhassny, choodessny, chepookha, Bog, dedoochka и baboochka и т. д. После фильма Стэнли Кубрика «Заводной апельсин» (1971) некоторые из них ненадолго вошли в американский сленг.

Я знала Маркова еще по Монтерею, где он преподавал русский язык в Военной языковой школе, будучи, таким образом, коллегой моей матери. Для дополнительного заработка Владимир Федорович учил детей преподавателей русским языку и литературе в монтерейской русской школе. Мы Маркова обожали; он увлекал нас интересными обсуждениями. Особенно мне запомнилось занятие, посвященное Пушкину, начавшееся с того, что каждый прочитал наизусть стихотворение, специально выбранное Владимиром Федоровичем в соответствии с характером ученика (так он нам говорил, а мы верили). Затем он предложил тему для дискуссии: что бы мы взяли на необитаемый остров – том Пушкина или коробку спичек. Мы с большим увлечением об этом говорили. В нашем классе учились Марина Романи и дети Марины Эдуардовны Аренсбургер, Митя и Поля. Сам Марков вскоре уехал в Беркли, где из учителя превратился в ученика.

Майк Януш из западно-украинской семьи коммунистов называл себя сталинистом, несмотря на разоблачение Сталина Хрущевым. Он стал довольно известным в кругах любителей народной музыки исполнителем славянских песен.

Джо Грбац стал адвокатом и сильно поправел, чего не скажешь о его друзьях – кузене Билле Марче (специалисте по южнославянским языкам, преподававшем в Канзасском университете), поэте Сиде Гершгорене и, конечно, Арнольде Спрингере.

В 1960 году разделение мест в автобусах и местах общественного питания по расовому признаку было отменено, но на Юге сегрегация сохранялась.

Мое поведение напоминает сидение на двух стульях, которое можно сравнить с диаспорической практикой промежуточности.

Ксения была специалистом по вопросам иммиграции в ООН, сначала в Женеве, потом в Париже. В Париже к ней в гости пришли Аксенов и его мать Е. С. Гинзбург, которых поразил вид ее мужа, Юры Рышeнкова, в оранжевой хламиде, которую он носил после их совместного пребывания в индийском ашраме. Об этой сцене мне рассказывал сам Аксенов. У них был сын, которого в детстве называли Колобком, но они через какое-то время разошлись. К сожалению, Ксения стала алкоголичкой и рано умерла. Бедный Колобок, придя домой от отца, нашел ее мертвой.