Ольга Матич - Записки русской американки. Семейные хроники и случайные встречи

Познакомившись с Максимовым через несколько лет после конференции, я его спросила о том, что он называл меня сотрудником надзирательных органов, но он в ответ тоже сказал, что не помнит такого.

Мария Розанова и Виктор Перельман говорили о «Синтаксисе» и «Время и мы», а Илья Левин – о «Двадцать два» (как представитель журнала).

Довлатов С. То, о чем я собираюсь рассказать // Новый американец. 1981. 31 мая – 6 июня. № 68.

Некрасов В. Третья волна: русская литература в эмиграции. Ann Arbor: Ardis, 1984. С 44.

Синявский А. Две литературы или одна?// Там же. С 23-30.

Цветков А. По ту сторону Солженицына // Там же. С. 259.

В корректуре своего выступления Наум Коржавин убрал свои слова о превышении регламента: что он может кончить в любой момент. Поэтому их нет в печатной форме.

Лимонов Э. Круглый стол (Две русских литературы или одна) // Третья волна. С. 42.

Лимонов Э. Лимонов о себе // Там же. С. 219.

Лимонов Э. Круглый стол (Будущее русской литературы) // Там же. С. 277–279.

Ведь скандальная поза неизбежно сопряжена со своего рода успехом, к которому он всю жизнь стремился.

Brown E. The Exile Experience // Ibid. P. 79–80. Больше половины доклада Джорджа Гибиана (о «русскости») тоже было посвящено Лимонову: Гибиан хвалил его стихи, но ругал «визгливый» нарциссизм «Эдички». Хвалебный доклад сделала Патриша Карден. На заключительных прениях Лимонов поблагодарил всех за то, что ему «на этой конференции оказали незаслуженное, непропорциональное… внимание».

Johnson D. B. Sasha Sokolov's Between Dog and Wolf and the Modernist Tradition // Ibid. P. 216.

Соколов С. Соколов о себе // Там же. С. 205.

Таймер-Непомнящая – автор книги «Abram Tertz and the Poetics of Crime» (1995).

Мы с Коржавиным потом подружились.

Особняк часто возникает в фильмах, в последний раз – в «Нефти» («There Will Be Blood», 2007) с Дэниэлом Дэй-Льюисом, получившим за роль в нем «Оскара».

Мы с Асей Пекуровской к тому времени были знакомы: нас познакомил в 1975 году Аксенов. Она училась в аспирантуре Стэнфордского университета на славистике, смущая профессоров экстравагантностью, язвительностью и неакадемическими повадками. Помнится, в Нью-Йорке мы пошли с ней и французским славистом Мишелем Окутюрье в Музей современного искусства, где Ася становилась перед картинами таким образом, чтобы привлечь к себе внимание (наше и посетителей), как бы «конкурируя» с живописью. С Асей Пекуровской мы много лет не виделись. Она стала успешной предпринимательницей (по части недвижимости) – и автором книг, в том числе о Достоевском.

Доклад Левина назывался «Об эволюции литературного языка в эмиграции». Илья Левин начинал как литературовед, но затем поступил в Госдепартамент. Последний раз мы виделись в Москве, когда он занимал дипломатическую должность в американском посольстве.

В одном из своих первых писем Алик прислал мне центон под названием «Хаитиада», написанный на день рождения друга, физика Димы Хаита. Ранее Алик его разослал своим знакомым с таким примечанием: «Предлагаемый кроссворд содержит цитаты из 40 разных мест у 6 поэтов (13 из Пушкина, 13 из Пастернака, 8 из Мандельштама, 2 из Лермонтова, Маяковского и Ахматовой). Ответы присылать по адресу», затем следует адрес в Итаке, Нью-Йорк, где Алик преподавал в Корнельском университете.

Например: «Так из финских болот город тебе покажет место своей безумной оседлости красным, красным пятном: и пятно то беззвучно издали зрится на темноцветной на ночи. Странствуя вдоль необъятной родины нашей, издали ты увидишь красной крови пятно, вставшее в темноцветную ночь» (Белый А. Петербург. М.: Наука, 1981. С. 49). Здесь изображен Петербург, каким он видится издалека, то есть дальним, а не крупным планом.

Как говорил мне один настоящий носитель сомали, диктор Московского радио Мохаммед Хаджи Осман Джир: «Ты ведь знаешь, что Пушкин был сомалиец?»

Напоминаю: «…о том, как молодая, красивая графиня устраивала у себя в деревне школы, больницы, библиотеки и как она полюбила странствующего художника […] о том, чего никогда не бывает в жизни» («Ионыч»). (См.: Жолковский А. Нет, я не Пушкин – я другой. Звезды и немного нервно: Мемуарные виньетки. М., 2008.)

См. главу «Мой чернокожий друг».

Вскоре после того, как Алик научился водить, он решил самостоятельно поехать в горы недалеко от Лос-Анджелеса – кататься на лыжах. Мои попытки его отговорить не подействовали. По дороге он заехал на лед, и машина упала с горы; везучий Алик отделался сломанным шейным позвонком и полностью поправился.

Жолковский А. Жизнь после смерти. НРЗБ: Рассказы. М.: Библиотека альманаха «Весы», 1991. С. 15.

См.: Жолковский А. Механизмы второго рождения. О стихотворении Пастернака «Мне хочется домой, в огромность…» // Синтаксис. 1985. № 14.

См.: Жолковский А. Искусство приспособления. Блуждающие сны: Из истории русского модернизма. М.: Советский писатель, 1992. С. 35–64. В издании этой книги я принимала участие. Опубликовать ее в «Советском писателе» посоветовал Алику Виктор Ерофеев, преподававший в USC. Осенью 1991 года я обсуждала издание книги с директором этого издательства, Анатолием Жуковым. Поход к нему тогда я назвала «real Soviet experience»: в огромной пустой комнате за письменным столом сидел директор, на советском бюрократическом языке долго описывавший мне всевозможные трудности. Я улыбалась и терпеливо слушала; к советскому дискурсу добавился денежный. Оказалось, что «сделка» упиралась в количество долларов, которые нужно было уплатить (мы сошлись на пятистах, что в России тогда были большие деньги).

Так назывался сборник, в который вошло это стихотворение Пастернака.

О прозе Аксенова, в первую очередь о своем любимом рассказе «Победа», Жолковский писал сначала в отдельной статье, затем в «Искусстве приспособления».

После эмиграции Жолковского семинар вел Е. М. Мелетинский; в Лос-Анджелесе Алик его возобновил. Некоторые из участников, например Ирина Паперно, выступали на обоих.

Вскоре после этого я оказалась в Москве, и Успенский повел меня в старообрядческую церковь на Рогожском кладбище, где меня поразило количество открытых гробов. Через несколько лет я пришла туда с В. М. Живовым и М. К. Поливановой. Когда мы рассматривали икону с изображением Страшного суда, к нам подошла пожилая женщина, сказала, что знает, где на этой иконе телевизор, и указала на одно из огненных пятен, добавив, что телевизор – дьявольский аппарат и источник злых духов.