Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 5. Мощеные реки

– Через дверь?! Ну сказа-ал. В машине сразу же полное брюхо воды…

– Кит под крыльями!..

Слишком быстро идет самолет. Прижимаюсь к иллюминатору, делаю знак командиру. Улыбается: еще увидим… Самолет ищет рыбу. Пять с половиной часов летаем. Перед этим неделю искали. Самолет летит над армадой судов. Я даже сосчитать не могу, сколько их.

– Сто пятьдесят в этом районе…

Только один счастливец сумел зацепить рыбу. Вдоль правого борта – зеленовато-белый кошелек невода. Белыми крошками вьются чайки. Они первыми пробуют рыбу. Пенится, серебрится селедка в кошельке у счастливца. Остальные стоят или идут за судном-разведчиком. Нервничают.

– «Рыба»! Как делишки, «Рыба»?

Леня Вагин – «рыбный наводчик».

Сто пятьдесят больших и малых судов.

«Рыбный наводчик» Леня Вагин держит голову в большом выпуклом иллюминаторе-блистере. Волны. Если даже и будет селедка, попробуй ее разглядеть. Круг за кругом… Что-то Леня увидел… Сую голову к нему в блистер.

– Да вот же, вот…

Как будто склянку темно-синих чернил разлили в воде. Стадо селедки! Леня не спешит ударить в колокола – таким же пятном может показаться сверху стадо медуз. Еще пятно! И еще – длинная чернильная полоса. Можно звать. Мы кружимся над косяком, закусываем и видим из-за морского горизонта, как лошади с белой гривой, несутся корабли-рыболовы. Тут уж не зевай. Скорее придешь, скорее получишь свое, скорее вернешься на базу. Разглядываю палубы кораблей: бегают люди в оранжевых спецовках, желтой кучей лежит на корме кошельковая сеть, шлюпка висит над кормой «в готовности № 1». На каждой палубе белой краской выведен номер. Вот «Четверка» приближается к чернильным пятнам. Она совсем рядом с селедкой, но видеть ее не может. Начинаем наводку.

– «Четверка». «Четверка», вправо – шесть, еще правее!.. Так держать. Шлюпку!!!

Видно: на «Четверке» в ту же секунду падает шлюпка с кормы и тянет за собой желтую полосу сети. Полукруг, полный круг. Сейнер разрезает чернильное пятно надвое, встречается со своей шлюпкой. Уже чайки откуда-то появились над сетью. А мы уже заняты «38-м». Та же операция… У этого рыбы так много, что видно, как она зеленоватыми струйками течет через верх сети. Ах, не повезло как! Оборвалась сеть…

– Семнадцатый!..

– Двадцать четвертый!..

Еще выше белые гривы. Бешеная скачка. Полторы минуты после команды «Шлюпку!», и опадает за кормой грива. Сейнер тянет к борту добычу. Но это если шел точно, если в ту же секунду после команды выкинул шлюпку, а можно и промахнуться. Вон стоит неудачник. Ему теперь ждать, у кого окажется лишняя рыба, тогда и он «зальет» трюмы.

Двадцать четвертому повезло.

– Шлюпку!.. – Настоящее морское сражение, только без выстрелов и пожаров. Я надеваю параллельную пару наушников. Что делается в эфире!

– «Пржевальский»! «Пржевальский»! Куда ты лезешь!..

– Привет тебе от Васьки Петрачкова. Рыбы? Ну подходи, зальешься…

– Мимо дал…

– «Рыба», спасибо за наводочку, спаси…

– Гони его… Он привык побираться…

– «Чехонь», «Чехонь», да выходи же ты…

– Как у тебя? У меня навалом… Как у тебя?..

– И таких дураков море держит…

– Сам ты дурак…

– Девятый, девятый! Так держать… Шлюпку!

Я не видел более азартной охоты. Рыжеватые волосы наводящего Лени сделались мокрыми, голос охрип. Самолет закладывает страшные виражи. Не только снимать, сидеть не могу. Лежу на мягком плоту, придавленный перегрузками, и думаю: «А вдруг этот косяк окажется бесконечным?»

– Как ты думаешь, сколько центнеров взяли?

– Тысяч тридцать, пожалуй…

Стараюсь представить себе эту гору селедки.

– Шлюпку! – хрипло кричит в микрофон Ленька.

Все новые и новые корабли спешат к рыбному месту, но пилот поднимает руку с часами: «Только-только успеть вернуться». Восемь часов вертелись.

По одному идут к берегу тяжело осевшие корабли. Берег еле сквозит в синих размывах туч. Бухта Сомнения, Бухта Ложных Вестей… В наушниках по-прежнему перекличка. Страсти поулеглись, но предмет разговора прежний: пошла селедка. И на берегу уже знают: пошла. Пошла жирная олюторская селедка.

На берегу говорят: «Надо следить за усами, если Тимин книзу гладит усы – плохо дело. Если в сторону гладит – пошла селедка». Я знал эту шутку и улыбнулся, когда увидел усатого председателя.

– Ну что, пошла?

– Пойти-то пошла…

И второго председателя я застал не очень веселым. Я приехал в самый дальний колхоз на олюторском берегу и услышал те же слова:

– Пойти-то пошла…

Первый раз за десять лет председатель колхоза имени ХХ партсъезда так озабочен. Он сказал даже: «Вот путину закончим, соберемся – и прямо к Косыгину». Чтобы понять, что к чему, надо знать предысторию.

В 1957 году молодой парень Георгий Бородин, ходивший по Камчатке топографом, попросился председателем в самый отсталый колхоз. В райкоме пожали плечами: «Попробуй…»

Колхоз и в самом деле был хуже некуда. Вот опись хозяйства в бухгалтерской книге: «Рабочий бык – один. Коров – четыре. Лошадь – одна. Борона – одна. Лодок – шесть. Денег на счету – 72 рубля». И все. Было оленей две тысячи – как раз перед этим годом пали от гололедицы. Шестьдесят землянок грустно дымили на безлюдной речке Апуке. Новый председатель принял хозяйство…

Проследим в тех же бухгалтерских книгах, как обернулись дела в колхозе. Прошел год с небольшим – пять миллионов дохода! Еще год – двадцать один миллион. В 1961 году доход был тридцать пять миллионов. И так год от году… Конечно, это похоже на сказку. Но я выписал все это из аккуратно переплетенных, строгих документов. Да вот и кипа газет с портретами председателя. Можно до мелочей проследить, каким образом колхоз-бедняк стал великаном и богачом. Но больше всего удивляла последняя страница в бухгалтерской книге. Я уже сказал, что застал председателя невеселым и озабоченным.

– Пойти-то пошла… Понимаешь, три месяца люди не получают зарплаты. Гора долгов у колхоза, газеты не на что выписать. Вот вчера пришла бумага с верфи (мы у них корабли заказали). Требуют денег, больших денег. Расходы у нас – по доходам. Расходы большие, а доходы в этом году… Поедем-ка в Усть-Пахачи, поглядишь – легче будет понять…

Усть-Пахачи – местечко в устье реки на берегу океана. Осенью это самое шумное, самое бойкое место на всей Камчатке, а может быть, и на всем Дальнем Востоке. Сотня маленьких и больших кораблей собирается в устье реки Пахачи. Катера, лодки. Запах соленой и свежей рыбы. Запах мокрых сетей и отбросов. Чайки кричат, мужская ругань, гудки. Дощатые большие, как ангары, засольные сараи тянутся вдоль песчаной косы. Горы соли. Горы бочек. Настоящий горный хребет из бочек и ящиков! А внизу, у самой воды, как будто лото рассыпали из мешочка – бочки уже посоленной селедки. Сырой ветер треплет полинялые, закопченные флаги на кораблях. На чьей-то палубе медведь рявкает на цепи, кто-то упал за борт – кидают спасательный круг и веревку. На берегу малый в желтой рубахе оседлал бочку, горланит: «А я иду, шагаю по Москве…» И по всей косе – лихорадочная работа. Вспухли жилы рыбных насосов, стучат молотки по днищам бочек, слова пароходных команд и просто крики: «Давай, давай!» Днем при солнце, ночью при фонарях идет рыба из перегруженных трюмов в брезентовые чаны, из чанов – в бочки. Люди меняются, уходят поспать в палатки или дощатые крытые толью времянки и потом снова – к чанам, к рыбным насосам. Восемь тысяч людей собираются к осени на песчаной косе. Большей частью это вербованные из разных мест: из-под Тамбова, Рязани, Горького… К зиме утихают страсти на берегу. Люди вернутся домой в городки и деревни. А сейчас самый-самый азарт – идет селедка.