Сергей Антонов - От первого лица... (Рассказы о писателях, книгах и словах) [журнальный вариант]

В смысле фактографии автор всячески помогает рассказчику. Ландшафты Англии, обстановка сырых домов-замков, клетчатые костюмы — все это, как уже упоминалось, списано с натуры. Сюжеты самых голово­ломных рассказов привязаны к действитель­ным общеизвестным фактам.

Конан Дойл вспоминал, что толчком к написанию «Собаки Баскервилей» был рас­сказ его друга. Эта повесть в английских изданиях предваряется такой заметкой: «Дорогой Робинсон. Эта история обязана своим рождением рассказанной Вами За­падной легенде. Глубоко благодарю Вас и за зто и за дополнительные подробности. Искренне Ваш А. Конан Дойл».

Но в Дартмуте, где жил писатель в моло­дости, издавна известна легенда о призрач­ной фосфоресцирующей кобыле Тома Пир­са; и Конан Дойл не мог ее не знать — песня о ней считалась чуть ли не нацио­нальным гимном.

В повести «Этюд в багровых тонах» рас­следование связано с сектой мормонов, ко­торая, по отзыву историка, исповедовала одну из самых жестоких американских ре­лигий. Пожалуй, лучшая из повестей о Шерлоке Холмсе — «Долина ужаса» — осно­вана на фактах, вскрытых сыскным агент­ством Пинкертона на одном из отдаленных приисков Америки. Там под флагом мило­сердия и справедливости действовала шай­ка убийц и шантажистов, называвших се­бя сектой «фрименов». Бандиты так терро­ризировали население, что один из жителей жаловался: «Дело идет к худу, когда два гражданина не могут поведать друг другу своих мыслей». Интересно, что вдохновля­ют обе шайки на преступления «провидцы», в первой повести — «пророк» Янг, во вто­рой — Макгинти.

Извлекая факты из жизни, Конан Дойл угадал тенденцию преступников срастаться в концерны и корпорации, вовлекать в свои аферы полицию, печать, служителей зако­на. Угадал он и социальный адрес, пред­ставляющий благодатную почву распро­странения преступных трестов,— Соединен­ные Штаты Америки.

Конан Дойл помогает Уотсону, но помо­гает до определенных пределов. Как только фабула придумана, место действия и герои приблизительно намечены, автор покидает повествователя, Уотсон вынужден браться за перо и излагать очередное приключение корректно-джентльменским, точным, бес­чувственным языком, напоминающим поли­цейский протокол:

«Убитый лежал распростертый посреди комнаты. На нем был халат, надетый на нижнее белье, на голых ногах — ковровые шлепанцы. Доктор взял со стола лампу и наклонился над трупом. Достаточно было одного взгляда, чтобы удостовериться, что врачу уже делать нечего. Мужчина был страшно изуродован. На груди его лежало странное оружие: двустволка с очень ко­роткими стволами. Расстояние от руки до спускового крючка не превышало фута. Не­сомненно, выстрел был произведен с очень близкого расстояния. Спусковые крючки бы­ли связаны проволокой, чтобы выстрел из обоих стволов произошел абсолютно одно­временно» («Долина ужаса»).

Нет ничего удивительного, что такой стиль не дает путеводной нити к характе­ру рассказчика.

Так же безлико, однотипно и построение большинства рассказов. Сюжетная схема их такова: 1. Краткая характеристика Хол­мса, 2. Появление неожиданного посетите­ля, 3. Загадочная проблема, 4. Изучение ситуации, беседа с очевидцами и людьми, причастными к делу, 5. Неожиданный фи­нал (часто — отсутствие преступника, или преступление, имеющее нравственное оправ­дание, или исход, исключающий юридиче­ское возмездие).

По однотипной схеме построены и пове­сти, написанные больше чем через чет­верть века одна после другой: «Этюд в баг­ровых тонах» — первое сочинение, в кото­ром появился Холмс (1887), и «Долина ужа­са» (1914) — повесть, которую автор слиш­ком поспешно назвал своей лебединой пес­ней в области беллетристики.

Джентльменская ординарность Уотсона, его, мягко говоря, интеллектуальная девст­венность отражается на всех элементах по­вествования — вплоть до отбора слов, стиля и постройки сюжета. И вместе с тем эти качества, или, вернее, отсутствие качеств, делают Уотсона идеальным повествовате­лем историй, построенных на постепенном раскрытии тайны.

Разбираясь в конструкции повествования, мы снова не узнаем ничего интересного в характере Уотсона. И нам остается напом­нить слова Стюарта Милля, глубоко изу­чившего своих современников: «Тепереш­ний идеал характера состоит в том, чтобы не иметь никакого определенного характе­ра».

Уотсон не мудрствуя, обстоятельно изла­гает события в хронологической последова­тельности, отмечает узловые моменты рас­следования, задерживается на этих момен­тах. Он не отвлекает внимания на свою персону. Его эмоции не выходят за преде­лы элементарных чувствований — страха, ненависти, сострадания.

«Идеальный помощник тот, кто каждый шаг вперед воспринимает с изумлением, для которого будущее — закрытая книга»,— провозглашает Холмс, и Уотсон выполняет свою задачу безукоризненно. Так же, как и читатель, он не знает, что произойдет че­рез минуту, и так же как и читатель, не посвящен в замыслы своего друга.

Он учит не перескакивать вперед, не за­глядывать в ответ задачки, а задумываться над вопросами, которые выплывают по хо­ду дела, направляет внимание по нужным рельсам, подсказывает, как, о чем и в ка­кой последовательности думать. «Предпо­ложим, что это тот самый человек, который последним видел сэра Чарльза в живых, и первый, который выследил нового наслед­ника, вернувшего в Англию? Что тогда?» — задает себе вопрос Уотсон и заставляет за­давать тот же вопрос читателя. «Был ли он чей-то агент или имел собственные це­ли? Какой смысл ему был преследовать Баскервилей? Я думал о непонятном пре­дупреждении, склеенном из передовой «Таймса». Была ли это его работа или еще кого-либо, противодействующего его наме­рениям?»

Речь здесь идет о неизвестном, выслежи­вающем одного из персонажей «Собаки Ба­скервилей». В сутолоке Лондона Уотсону удалось заметить, что у незнакомца «была квадратная черная борода и бледное лицо». А через несколько дней, когда вся компа­ния приезжает в только что упомянутый старинный дом Баскервилей, тот же Уот­сон замечает слугу Бэрримора, «красивого, с квадратной черной бородой и бледным лицом», принимая на себя ответственность за наивность, с которой читатель завлекает­ся на ложный путь.

Наивности такого рода были бы невоз­можны, если бы повествование шло от ли­ца Конан Дойла. Но доктору Уотсону они вполне простительны: они подчеркивают его интеллектуальную неповоротливость и при­дают рассказу своеобразную пикантность. Читатель думает: «Ага, я уже догадался, а он — нет» — и проникается уважением к собственной проницательности.

Вспомним рассказ «Установление лично­сти».

Начинается он с того, что некая Мери Са­зерлэнд рассказывает Холмсу историю ис­чезновения своего жениха Госмера. Когда они отправились венчаться, Госмер, ехавший сзади в кебе, исчез. С тех пор он не по­являлся.