Сергей Антонов - От первого лица... (Рассказы о писателях, книгах и словах) [журнальный вариант]
- Название:От первого лица... (Рассказы о писателях, книгах и словах) [журнальный вариант]
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:1973
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Сергей Антонов - От первого лица... (Рассказы о писателях, книгах и словах) [журнальный вариант] краткое содержание
От первого лица... (Рассказы о писателях, книгах и словах) [журнальный вариант] - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
К числу главных достоинств своего друга Уотсон относил абсолютное хладнокровие во всех случаях жизни. Но это опасное достоинство. Обладатель его редко замечает, когда оно превращается в бездушие.
Деятельность ученого, исследователя, так же как и деятельность поэта или музыканта, требует интеллекта, но интеллекта, оплодотворенного эмоцией.
А когда читаешь, как Холмс колотил трупы палкой, чтобы выяснить, не появляются ли синяки после смерти, вспоминается — по контрасту — рассказ А. Грина «Возвращенный ад» и его герой Марк, мысли которого неразрывно связаны с душевной деятельностью, у которого между мыслью и сердцем подаерживается постоянная связь...
Холмс, по его словам, соблюдал строгую гигиену разума. Он сознательно отказывался от любви, потому что «любовь — вещь эмоциональная, а все эмоциональное враждебно чистому холодному разуму. А разум я ценю превыше всего». Гигиена разума была сомнительной. По современным понятиям Холмс был невеждой, и невеждой принципиальным. Например, он не знал, что Земля вращается вокруг Солнца, и не находил нужным это знать. Свое невежество он оправдывал утилитарно: знать надо только то, что полезно, что необходимо для работы. Расширение кругозора ради образования общих принципов, ради сознательного, целеустремленного мировоззрения его не привлекало.
В молодости своей буржуазия широко распахнула врата познания, породила людей, страдающих «болезнью мышления», а подряхлев, стала подозрительной, задернула шторы, замкнула засовы и оплачивала лишь те мозги, которые приносили барыши.
Буржуазия предала творческий разум. Одним из симптомов этого и была утилитаристская математизация всего вплоть до исчисления нравственности. И великий наш революционный философ Н. Чернышевский настороженно относился к попыткам позитивистов оскопить математическими значками социальные, исторические и философские науки.
Это, конечно, не означало, что все англичане стали внезапно математиками. Писатель С. Батлер, например, предупреждал, что «жизнь нельзя свести к точной науке». Стюарт Милль написал книгу, озаглавленную «О свободе». Суть этой примечательной книги А. Герцен передает так: «Остановитесь, одумайтесь! Знаете ли, куда вы идете? Посмотрите — душа убывает». Но ничего не помогало. Эксплуататоры использовали царицу наук — математику, чтобы выжимать из рабочих последние силы, «по закону» морить их холодом и голодом, подстригать личность на один фасон и превращать человека в нечто гуртовое, оптовое.
По мнению воспитанного математическим веком Холмса, бытие железно детерминировано. Он утверждал: «Идеальный мыслитель, рассмотрев со всех сторон единичный факт, может путем дедукции воссоздать не только всю цепь событий, которые привели к этому факту, но также и все следующие из него результаты».
Стандартный консерватизм английского быта способствовал убеждению, что в неизменной цепи причин и следствий каждому предопределено свое место. Человек не ответствен ни за что. Личные усилия кого бы то ни было не могут убавить преступность, не могут уменьшить зла.
Деятельность детектива в таком случае теряла смысл, становилась не более чем утехой, развлечением. И Холмс, как видно из некоторых его реплик, в глубине души склонялся к этому убеждению.
В эту мрачную перспективу не вносили просвета и утилитаристы, считавшие, что «поступки, заслуживающие осуждения, часто истекают из таких качеств человека, которые заслуживают похвалу».
Видимо, и Холмс и его творец разделяли некоторые взгляды утилитаристов. Во всяком случае, в представлении справедливого, честного по натуре Холмса границы между злом и благом были сильно размыты. Не потому ли он передавал преступника в руки полиции с крайней неохотой? Автор, видимо, сочувствовал Холмсу: в некоторых рассказах злодей погибал «по воле рока» или сам попадал в расставленные им сети, в иных — оказывался невиновным, в иных — действия убийцы оправдывались тем, что он уничтожал еще более страшного убийцу или справедливо мстил, в иных — преступление вообще оказывалось мнимым. Иногда Холмс употреблял всю силу разума на то, чтобы спасти виновного от полиции, утешаясь изречением вроде: «Возможно, я укрываю преступника, но зато спасаю душу».
Были редкие минуты, когда эта безошибочная машина задумывалась: «Зачем судьба играет нами — бедными, беспомощными червями?» И тогда казалось, что мощный разум — не счастливая особенность характера Холмса, не часть его натуры, а что-то внешнее, мучительное, словно игла, пронзавшая мозг...
Познакомившись с Холмсом, легче разобраться и в натуре его приятеля — второстепенного персонажа и повествователя — доктора Уотсона.
Особенности эти отчетливо выступают по контрасту.
Холмс — интеллектуал, думающая машина с громадным коэффициентом полезного действия, типичное порождение холодного рационализма, пессимист. Как заметил еще М. Горький, типичный интеллектуалист всегда индивидуалист и поэтому «не может не переносить сознание оторванности и бессмысленности своего бытия на все процессы жизни».
Доктор Уотсон принадлежит к той самой сплоченной посредственности, о засилии которой скорбел Ст. Милль. Он в меру невозмутим, в меру спокоен, в меру самоуверен и доволен жизнью. «Это время кажется мне порой невероятного спокойствия и самоудовлетворенности»,— отозвался о пальмерстоновской Англии канадский политик, и поведение доктора Уотсона до самых малых мелочей, до манеры его речи включительно, подтверждает этот отзыв.
В отличие от изысканного Холмса, позволяющего себе экстравагантности и цирковые эффекты, доктор Уотсон — типичный средний джентльмен, поведение которого определяется законами establishments.
Establishment — нечто вроде призрачного мировоззрения. Деспотизм establishments предписывал старшему отпрыску знатного рода идти в армию, среднему — чиновником министерства колоний, младшему — духовным лицом. Establishment предписывал гуся на рождественский стол. По методу establishments сочинялось множество неудобочитаемых романов «типов и быта» (теперь их называют натуралистическими) — объемные сочинения с цитатами из Библии и эпиграфами из Гесиода и Вергилия.
Все эти романы были проникнуты атмосферой буржуазного уюта: пылающий камин, сверчок, тяжелые драпри, а за окнами ледяной ветер и бездомный замерзающий путник... Викторианский комфорт не полон без путника, замерзающего за окнами...
Впрочем, набор правил и предписаний establishments не гарантировал порядочности, не определял уровня нравственности. В буржуазной Англии можно быть убийцей и чувствовать себя джентльменом. О. Уайльд описал такого образцового джентльмена. Этот джентльмен существовал в действительности. Звали его Томас Гриффит Вейнерат. Родился он в Чезвике в 1794 году. Этот джентльмен обладал массой достоинств: он был поэтом, прозаиком, художником, критиком, собирателем и ценителем древностей. Кроме этих достоинств, он обладал еще одним — он был отравителем.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: