Зеев Бар-Селла - Сюжет Бабеля

«У них воровство — это самое позорное деяние. Кто-то из них украл у товарища пустячную вещь. Они его на месте убили» {141} 141 Шульгин В. В. 1917–1919. Пред, и публ. Р. Г. Красюкова. Комм. Б. И. Колоницкого // Лица: Биографический альманах. 5.М.; СПб.: Феникс; Atheneum, 1994. С. 250. .

Эти татары и повели борьбу с воровской Одессой. Позднее большевики окрестили эту борьбу «бессудными» убийствами. Всего было убито 11 бандитов. И тогда Мишка Япончик прислал губернатору письмо. Содержание письма, не претендуя на текстуальную точность, изложил В. В. Шульгин:

«Мы не большевики и не украинцы. Мы уголовные. Оставьте нас в покое, и мы с вами воевать не будем. Какое вам дело, что мы грабим? Кого мы грабим? В Одессе есть тайные игорные дома, где ведется большая игра. Деньги мало что стоят. Ведется игра на драгоценности: брошки, серьги, золотые портсигары. Вот этих мы и грабим. Неужели вы их будете защищать?

Прочитав мне это, Гришин-Алмазов спросил:

— Ну, что вы скажете?

Я спросил его в свою очередь:

— Что же вы сделали?

— Я не ответил. Не может же власть вступать в переговоры с уголовниками» {142} 142 Там же. С. 252. .

Перед нами фабула рассказа «Фроим Грач». Старый главарь бандитской Одессы идет в ЧК, чтобы выступить в защиту своих беспощадно истребляемых орлов, и новый начальник Симен, человек для Одессы чужой, тут же приказывает расстрелять старика без суда. А потом объясняет чекисту-одесситу Боровому мотивы своего решения:

«— Ты сердишься на меня, я знаю, — сказал он, — но только мы власть, Саша, мы — государственная власть, это надо помнить…

— Я не сержусь, — ответил Боровой и отвернулся, — вы не одессит, вы не можете этого знать, тут целая история с этим стариком…

<���…> Симен держал руку Борового в своей руке и пожимал ее.

— Ответь мне, как чекист, — сказал он после молчания, — ответь мне, как революционер — зачем нужен этот человек в будущем обществе?

— Не знаю, — Боровой не двигался и смотрел прямо пред собой, — наверное не нужен…

Он сделал усилие и прогнал от себя воспоминания».

В январе 1919 года в Одессе высадилась французская дивизия, а в марте должность Верховного комиссара Франции на Юге России занял генерал Франше д’Эспере и приказал Гришину-Алмазову покинуть Одессу в 24 часа.

А вскоре Гришин-Алмазов, во главе военной делегации из 16 офицеров и 25 солдат, был послан в Сибирь — установить связь с правительством Колчака. Но 5 мая 1919 года в Каспийском море пароход, на котором находилась делегация, был захвачен советским эсминцем. Не желая сдаваться большевикам, Гришин-Алмазов застрелился {143} 143 Имеется и иная версия гибели Гришина-Алмазова: во время одной из служебных командировок был схвачен большевиками и заключен в тюрьму под г. Гурьевом, где покончил с собой (Вибе П. П., Михеев А. П., Пугачева И. М. Омский историко-краеведческий словарь. М.: Отечество, 1994. С. 67). .

Лишь полтора месяца спустя новость эта достигла Одессы. Бунин записал в дневнике:

«11 июня [24.06. 1919 г., Одесса].

Едва дождался газет. Все очень хорошо:

„Мы оставили Богучар… Мы в 120 верстах западнее Царицына… Палач Колчак идет на соединение с Деникиным…“

И вдруг:

„Угнетатель рабочих Гришин-Алмазов застрелился…

Троцкий в поездной газете сообщает, что наш миноносец захватил в Азовскомморе пароход, на котором известный черносотенец и душегуб Гришин-Алмазов вез Колчаку письмо Деникина. Гришин-Алмазов застрелился“».

Бабель, видимо, Гришина-Алмазова осуждал… Не был ему симпатичен и комиссар Гришин, которого, судя по «Планам и наброскам» (Л. 43), Бабель намеревался сделать персонажем еще одной новеллы:

Прощание с Бахт[уровым]. Губанов, Ширяев, Винокуров… Рассказ о Губанове — прихрамывающий двадцатидвухлетний «парень, властелин нехотя, ученик городского училища, мелкий мещанин — вижу, к[а]к он едет во главе полка…

Ширяев и Книга… — Гришин… Новое поколение — мещане… Гришин — донской казак… Губанов — мельчает порода, ну, кто таких Апанасенко, ухожу, устал, его ординарцы, рисуется, медленно взбирается на лошадь…

Гришин с красными губами… О новой породе мещан».

Но в новелле «Комбриг 2» Гришин упомянут один-единственный раз, безо всякой оценки — просто названы должность и фамилия: комиссар Гришин. И больше во всей «Конармии» о нем не сказано ни слова. Какую же тайную мысль хотел донести до читателя Бабель, переименовав своего героя в Алмазова? И хотел ли? Не мог же он рассчитывать, что кто- то в поисках единственного разночтения примется сравнивать книжную публикацию с журнальной!

Некоторые новеллы Бабеля демонстративно незамысловаты. К примеру, «История одной лошади». Был в Первой Конной начдив Тимошенко — будущий советский маршал, но про его и свое будущее тогда никто еще не знал. И начдив этот отобрал у командира эскадрона Мельникова белого жеребца. А взамен всучил вороную кобыленку. Комэск обиделся до глубины души и всячески эту лошадь третировал — держал ее, в согласии с мастью, «в черном теле». А потом Тимошенко своего поста лишился, Мельников поспешил в штаб и получил бумагу с предписанием «возворотить жеребца в первобытное состояние». С этой бумагой Мельников отскакал сто верст и явился к бывшему начдиву. Тот читал бумагу «необыкновенно долго», а потом —

«обернул <���…> к Мельникову помертвевшее лицо.

— Я еще живой, Мельников, <���…> — сказал он, — я… Я еще живой, мать твою и Иисуса Христа распроэтакую мать, еще ноги мои ходят, еще кони мои скачут, еще руки мои тебя достанут и пушка моя греется около моего тела».

И «вынул револьвер, лежавший у него на голом животе». Мельников «повернулся на каблуках, шпоры его застонали, он вышел со двора, как ординарец, получивший эстафету, и снова сделал сто верст для того, чтобы найти начальника штаба, но тот прогнал от себя Мельникова.

— Твое дело, командир, решенное, — сказал начальник штаба, — жеребец тебе мною возворочен, а докуки мне без тебя хватает…».

После чего обозленный Мельников садится писать заявление о… выходе из коммунистической партии.

«Коммунистическая партия <���…> основана, полагаю, для радости и твердой правды без предела и должна также осматриваться на малых. Теперь коснусь до белого жеребца, которого я отбил у неимоверных по своей контре крестьян, имевший захудалый вид, и многие товарищи беззастенчиво надсмехались над этим видом, но я имел силы выдержать тот резкий смех и, сжав зубы за общее дело, выхолил жеребца до желаемой перемены, потому я есть, товарищи, до белых коней охотник и положил на них силы, в малом количестве оставшиеся мне от империалистской и гражданской войны, и таковые жеребцы чувствуют мою руку и я также могу чувствовать его бессловесную нужду и что ему требуется, но несправедливая вороная кобылица мне без надобности, я не могу ее чувствовать и не могу ее переносить, что все товарищи могут подтвердить, как бы не дошло до беды. И вот партия не может мне возворотить, согласно резолюции, мое кровное, то я не имею выхода, как писать это заявление со слезами, которые не подобают бойцу, но текут бесперечь и секут сердце, засекая сердце в кровь…».