Зеев Бар-Селла - Сюжет Бабеля

Слышать про трилогию критик мог только от Бабеля. А Бабель, скорее всего, трилогию эту придумал. Не сходя с места, как раньше на приеме у Кагановича роман о петлюровщине (см. «Песнь Лазаря» в разделе «Статьи о Бабеле»). Возможно, вспомнил Алексея Толстого и его «Хождение по мукам». Там тоже речь идет о двух сестрах (старшей Кате и младшей Даше, а фамилия Катиного мужа — Смоковников — созвучна фамилии Муковнин). О намерении писать трилогию Толстой объявил уже в 1922 году, в первом книжном издании романа «Сестры». А в 1928 году вышла вторая книга — «Восемнадцатый год»… Мало того, само название «Хождение по мукам» апеллирует к заглавию древнерусского апокрифа «Хождение Богородицы по мукам», а у Бабеля — «Мария»! {326}

Таким образом, для постижения смысла пьесы предлагалось покинуть ее пределы. Но продолжения не последовало… Оставалось одно — поместить пьесу в надлежащий контекст. И таким контекстом стал «Петербургский миф» Бабеля.

Начало ему было положено в 1918 году пророчеством о явлении литературного Мессии родом из Одессы. Светом и запахом солнца он развеет тяжелый петербургский туман русской литературы {327} . Затем Бабель вознамерился написать книгу «Петербург, 1918», но, поглощенный работой над «Конармией» и «Одесскими рассказами», намерения не исполнил.

Связь «Марии» с петербургскими текстами Бабеля вполне прослеживается. В фельетоне 1918 г. «О грузине, керенке и генеральской дочке» {328} мы находим генерала Орлова, генеральскую дочку Галичку и бойкого грузина с армянским именем Ованес, т. е. инородца, спекулирующего продовольственными товарами. Галичка переезжает к Ованесу, а генерал сводит знакомство с провизором Лейбзоном, и ему начинает нравиться еврейская предприимчивость {329} .

Если же предположить, что, подобно В. В. Вишневскому, сочинившему к 10-й годовщине Первой Конной (1929) одноименную пьесу, Бабель также захотел отметиться, то нельзя не вспомнить тезку главной героини — тоже Марию, но Денисову, родом из Одессы. Успев очаровать Маяковского, посвятившему встрече с ней целую поэму («Облако в штанах»), Денисова отправилась в Швейцарию учиться скульптурному делу, а вернувшись в Россию, поехала служить в политотдел Первой Конной, где познакомилась с будущим мужем, Щаденко Ефимом Афанасьевичем (возлюбленного Марии Муковниной звали Аким Иванович). Таким образом, две составляющих Петербургского мифа Бабеля налицо: Петербург и Одесса.

К сожаления, анализируя пьесу, исследователи опираются лишь на опубликованный ее текст. Но существует и допечатная редакция — правленая машинопись, хранящаяся в Научно-исследовательском отделе рукописей Российской государственной библиотеки в Москве {330} .

И вот — сцена 2-я, рассказ Людмилы Муковниной о прошлой своей любви и полторы фразы, выброшенные из печатного текста (выделено жирным курсивом):

Людмила.Феликс Юсупов был бог по красоте, теннисист, чемпион России. Его красоте недоставало мужественности, в нем была кукольность… С Владимиром Баглеем мы встретились у Феликса. Император так до конца и не понял рыцарскую натуру этого человека. Его называли у нас «тевтонский рыцарь»… <���…> Вначале я не произвела на Владимира впечатления, он признался мне в этом: «Вы были курносая, si démesurément russe, с пылающим румянцем…» На рассвете мы поехали в Царское, оставили машину в парке и взяли лошадь. Он сам правил. «Людмила Николаевна, нужно ли вам сказать, что я весь вечер не сводил с вас глаз?.. <���…> Владимир не носил великокняжеского титула, он был от морганатического брака, их семья не встречалась с императрицей… Владимир называл эту женщину гением зла. И потом — он был поэт, мальчик, ничего не понимал в политике, зачем было убивать мальчика … Его столкнули в шахту…» {331} .

Женщина, которую Владимир Баглей называл «гением зла», — это вдовствующая императрица Мария Федоровна. Аничков дворец, в котором она жила, описан Бабелем дважды: в очерке «Вечер у императрицы» {332} и рассказе «Дорога» {333} .

Связь пьесы с рассказом «Дорога» Г. Фрейдин устанавливает сразу: разговор работающих на Дымшица инвалидов о случившейся на Царскосельском вокзале облаве на мешочников-спиртоносов (1-я сцена) до деталей совпадает с описанием аналогичного инцидента на Царскосельском вокзале в рассказе {334} . Сходство еще разительней при сопоставлении с рукописью рассказа:

Евстигнеич.<���…> Кажный день изобретение делают… Подъезжаем нонче к Царскосельскому — стрельба…. что такое… Думаем — власть отошла, они это моду такую взяли — допрежде всякого разбору бахать… {335}

«Дорога»:

«На Царскосельском вокзале я отбыл последнюю стрельбу. Заградительный отряд палил в подходивший поезд».

В печатном тексте:

«Заградительный отряд палил в воздух , встречая подходивший поезд» {336} .

Еще один эпизод, сохранившийся в рукописи «Дороги» и ускользнувший от внимания Г. Фрейдина, — замерзающему на Аничковом мосту рассказчику снится сон:

«Передо мною на крыше дворца, помигав, загорелась комнатная лампа с абажуром. Свет ее был желт и горяч. Она освещала гостиную прокурора саратовской судебной палаты Муковнина. В прежние времена Муковнин из-за дочери своей Лиды на порог меня не пускал, а тут я сидел в его кресле, большом, как часовня, и слушал, как прокурор рассказывает мне о новых изобретениях — о радио, о средствах против рака. Платье Лидии белело за роялем, я чувствовал на себе ее строгий остановившийся взгляд…» {337} .

Понятно, что такой претекст сильно обесценивает попытки связать генерала Муковнина с трилогией А. Н. Толстого и произвести его фамилию от слова «муки».

А вот следующий эпизод рассказа Г. Фрейдин ни в какую связь с пьесой не ставит. Речь идет о пребывании рассказчика в Аничковом дворце (цитируем по рукописи):

«Остаток ночи мы провели, разбирая игрушки Николая II, его барабаны и паровозы, крестильные его рубашки и тетрадки с ребячьей мазней. Снимки мертвых детей, прядки их волос, дневники датской принцессы Дагмары, письма сестры ее — английской королевы — дыша духами и тленом — рассыпались под нашими пальцами. На титулах Евангелий и Ламартина подруги и фрейлины — дочери бургомистров и государственных советников — в косых, старательных строчках прощались с принцессой, уезжавшей в Россию. Мелкопоместная королева Луиза, мать ее, позаботилась об устройстве детей; она выдала одну дочь за Эдуарда VII, императора Индии и английского короля, другую за Романова, сына Георга она сделала королем греческим. Принцесса Дагмара стала Марией в России. Далеко ушли каналы Копенгагена, шоколадные баки короля Христиана. Рожая последних государей, маленькая женщина с лисьей злобой металась в частоколе Преображенских гренадеров — но в какую неумолимую, в какую мстительную и гранитную землю пролилась родильная твоя кровь, Мария…» {338} .