Зеев Бар-Селла - Сюжет Бабеля

„— И как же прошла читка? Наверное, Бабель читал неизвестные рассказы, а не отрывок из романа?

Да нет. Он предупредил нас, что это именно глава из нового романа.

Назывался он не то „Чека“, не то „Чекисты“. О чем глава? Насколько я помню, это история коменданта губернской „чеки“, который приводил приговоры в исполнение… И вот он пришел в негодность, заболел что ли… Его демобилизовали, дали пенсию, и поехал он к себе в родную деревню. Ну, так вся глава о том, как этот человек не может найти общий язык с крестьянами, которые, кажется, ничего о своем земляке толком не знают. Или, может быть, наоборот — все знают и потому ненавидят. Бывший комендант-чекист испытывает драму страшного одиночества от невозможности найти контакт с нормальными людьми. Гигантской силы вещь…“

— Как вы думаете, где же рукопись романа? — спросил я Каплера.

Алексей Яковлевич отхлебнул из чашки, вздохнул:

— Когда меня выпускали на свободу, то вернули все вещи и бумаги. В этом учреждении существовала строгая форма. Я не сомневаюсь, что к Бабелю применили другую форму — „подлежит уничтожению“» {373} .

Простодушие Поварцова не вполне искренно — о том, что Каплер делится воспоминаниями о читке Бабелем пропавшего романа, ему было известно, как минимум, за два года до разговора со сценаристом — из книжки Федора Левина:

«Главу из этого романа он читал своим друзьям А. Каплеру и И. Бачелису» {374} .

А в остальном… Какие у нас основания не верить Каплеру? Ведь даже осторожный и придирчивый профессор Флейшман (Стэнфорд, Калифорния, США) решил, что «[х]отя рукописи этого произведения до нас не дошли, было бы ошибкой ставить под сомнение факт работы писателя над ним», — и сослался на приведенные показания Каплера {375} .

Но в том-то и беда, что Каплер беседовал не только с Поварцовым…

Вот еще одно воспоминание:

«Середина июля 1985 года. Ночь. Через месяц я оставлю Баку, перееду в горбачевскую Москву. Холодно прощаюсь с городом, он же, напротив, одаривает последними знаками внимания. Один из них — коротенький рассказ о Бабеле. К нам в гости приходит актер театра Рауф Ханджанов — между прочим, шекинский хан, — и я провожаю этого эстета и интеллектуала, вывожу из „бермудского треугольника“ — нашего блатного района Кёмюр Мейданы. А он с подобающим актеру мастерством рассказывает мне, как сдружился однажды в пансионате с Алексеем Яковлевичем Каплером и как тот поведал ему совершенно головокружительную историю. Оказывается, Каплер последним видел Исаака Эммануиловича: Каплера вводили на допрос, а Бабеля выводили. Бабель был без очков, глаза его медленно подступили к Каплеру, передавая по эстафете тщету простой человечьей правоты. Бабель не поздоровался с кинодраматургом: не до знаков внимания на сталинской одной шестой. Каплера усадили на тот же самый стул, на котором сидел Бабель. Он окинул взглядом стол и увидел две папки. На одной стояла печать: „Хранить“ — то был его, Каплера, сценарий, на другой: „Уничтожить“ — роман Бабеля. Роман — о чекисте, возвратившемся в родную деревню (местечко?) строить новую власть, роман о земле и крестьянстве… По заверению Каплера, Бабель писал его давно, прятал в сундуке, иногда доставал что-то подправить и снова прятал. Случалось, читал друзьям отрывки. Одним из слушателей был Алексей Яковлевич. Он не сомневался в том, что буде роман дописан и уцелей, мы открыли бы для себя нового Бабеля — романиста» {376} .

Содержание главы из романа практически такое же, как было поведано Поварцову. Упомянуто и такое обстоятельство, как присутствие Каплера на чтении отрывка. Но имеются и дополнительные подробности.

Отвечая Поварцову на вопрос о судьбе рукописи, Каплер ограничился догадками:

«— Когда меня выпускали на свободу, то вернули все вещи и бумаги. В этом учреждении существовала строгая форма. Я не сомневаюсь, что к Бабелю применили другую форму — „подлежит уничтожению“».

А беседуя с Рауфом Ханджановым, Каплер уже преподносит догадки как действительный факт — на столе следователя он теперь «увидел две папки. На одной стояла печать: „Хранить“ — то был его, Каплера, сценарий, на другой: „Уничтожить“ — роман Бабеля».

Известно теперь Каплеру и то, что «Бабель писал его давно, прятал в сундуке, иногда доставал что-то подправить и снова прятал».

Но ведь, если верить Каплеру, Бабель к себе домой его не приглашал, и зачтение отрывка происходило на квартире Бачелиса — неужели Бабель и сундук с собой приволок?

Ответ находим у писателя Георгия Мунблита, который в своих воспоминаниях о Бабеле прямо так и написал, что году в 1936-м:

«<���…> утром я позвонил у дверей крохотного двухэтажного особняка в переулке у Покровских ворот. Бабель сам открыл мне, и мы прошли в большую комнату первого этажа, судя по всему — столовую. Здесь хозяин указал мне на стул, а сам устроился на большом, стоявшем в углу сундуке.

Об этом сундуке я уже слышал прежде. Утверждали, что Бабель хранит в нем рукописи, тщательнейшим образом скрывая их от чужих взоров и извлекая на свет только для того, чтобы поправить какую-нибудь строку или слово, после чего снова укладывает назад пожелтевшие от времени листки, обреченные на то, чтобы пролежать без движения еще долгие месяцы, а быть может, даже и годы.

Теперь, увидев сундук своими глазами, я окончательно уверовал в правдивость этой легенды» {377} .

Так что с сундуком все ясно — Георгий Николаевич тоже был киносценарист и вполне мог поделиться воспоминанием с коллегой. Да и Каплеру ничто не мешало пролистать книжку Мунблита… {378}

Но главное — это, конечно, страшная встреча на Лубянке, невидящие и неузнающие глаза Бабеля… Действительно, жуть берет!

Но пугаться не стоит, поскольку произойти такая встреча никак не могла. Ни при каких обстоятельствах. Потому что посадили Каплера — за растление несовершеннолетней Светланы Сталиной — 3 марта 1943 года. Бабеля к тому времени уже три года не было в живых. Но Каплер увлекся и об этом позабыл… Или не знал.

А еще Каплер рассказал Поварцову —

«что вскоре после смерти Сталина на каком-то литературном собрании Фадеев вспомнил отзыв „хозяина“ о бабелевском романе. Книга, мол, хорошая, однако издать сейчас (то есть в 1936–1938 гг. — С.П.) нельзя, разве что лет через десять. Для членов Политбюро и верхушки НКВД роман по указанию Сталина отпечатали в количестве пятидесяти экземпляров. Как официальное лицо и руководитель Союза писателей Фадеев пытался найти рукопись Бабеля и даже привлек к поискам Генерального прокурора СССР. Видимо, не получилось…» {379} .