Михаил Трофименков - Культовое кино [litres]

Со времен Фрица Ланга он – единственный европейский автор, который оказался «фабрике грез» не по зубам. Но Ланг не в счет. Во-первых, немец, прошедший окопный ад, был из того материала, из какого нынче режиссеров не делают. Во-вторых, за Лангом стояло мощное, если угодно, лобби красной культуры. После разгрома этого лобби в 1950-х ни у одного европейца в Голливуде не было никаких шансов сохранить свою самость. Милоша Формана – после провала его дебютного и лучшего американского фильма «Отрыв» – Большой Брат заставил искренне себя полюбить. За Романом Поланским механические псы, которых прозрел Рэй Брэдбери, до сих пор гоняются по всему свету. О Вендерсе, Кончаловском (далее по алфавиту) лучше промолчать.

Да, Верховен вернулся в Европу, но вернулся, в отличие от того же Поланского, со щитом, а не на щите. Вернулся только для того, чтобы препарировать новое европейское единомыслие так же, как он препарировал единомыслие американское.

В основе любого единомыслия лежит лицемерие. Верховен ведет с лицемерием истребительную войну, успешную лишь тогда, когда воплощенное в движущихся картинках лицемерие удается довести до абсурдного апогея.

«Основной инстинкт» (1992). Квинтэссенция галопирующего кокаинового гедонизма предыдущего десятилетия и одновременно, что в момент выхода фильма еще не было очевидно, реквием по нему.

«Шоугёрлз» (1995). Квинтэссенция «американской мечты», издевательский «гимн» свободному предпринимательству как торжествующему криминалу: побеждает тот, кто вовремя переломает конкуренту ноги. Помимо темы сисек, раскрыта и тема лицемерия. Работодатель шантажирует героиню ее былыми приводами за наркотики и проституцию. В самом деле, таким высоконравственным делом, как стриптиз, имеют право заниматься только кристально чистые перед законом личности.

В свете последних голливудских скандалов эта деталь, пожалуй что и заслоняет прочие откровения фильма. Весь Голливуд и весь шоу-бизнес – это про секс и власть. Точнее говоря, про секс как орудие власти. Устрани этот элемент, и никакого Голливуда, никакого Лас-Вегаса просто-напросто не останется.

«Звездный десант» (1997). Гениальное предсказание грядущей «войны с терроризмом», которая начнется, когда какие-то тараканы разбомбят Нью-Йорк (по фильму – Буэнос-Айрес). Неопровержимое визуальное доказательства абсолютного тождества нацистской и «демократической» пропаганды.

«Черная книжка» (2008). Еще один этюд на тему секса и власти. И одновременно – первый этюд Верховена на тему лицемерия Европы, в целом радостно принявшей нацизм: в том числе и потому, что нацизм открыл новое поле бизнес-возможностей: ограбление евреев. Ну а потом, естественно, жестоко отомстившей, нет, не оккупантам, а их беспомощным «подстилкам».

Наконец, пришла «Она». Фильм о прекрасных, одухотворенных людях с хорошими лицами. Об «интеллектуальной элите», проще говоря. Голову даю на отсечение, что персонажи фильма – за его пределами – подписывали и подписывают открытые письма протеста против нарушений прав человека в Югославии, Ливии или Сирии. Я не про то, что у европейской интеллигенции промыты мозги, хотя и про это тоже. Я про то, что она способна сопереживать (вернее, испытывать чувство глубокого удовлетворения от собственной способности сопереживать) лишь удаленному, абстрактному страданию. Помню, как весной 1999 года, во время бомбежек Белграда, во всех супермаркетах Парижа раздавали листовки (одну я сохранил на память) с подробным перечислением продуктов, которые надлежит приобрести и отправить в порядке гуманитарной помощи, нет, не белградцам, а косовским албанцам. И люди, нагруженные этими продуктовыми наборами, с чувством исполненного долга и каменными лицами проходили мимо бездомных, побиравшихся у врат супермаркетов.

Девушка, перепутавшая двух писателей-однофамильцев, подлежит изгнанию из их круга, в отличие от маньяка с «израненной душой». Неправильный деепричастный оборот для них страшнее садистского изнасилования, которое располагается по значимости где-то между коммунальным голосованием о сортировке мусора и поисками ветеринара, способного интубировать раненого воробья. Во всяком случае о том, что Мишель Леблан стала жертвой насильника, она сообщает – трем друзьям за ужином в ресторане – так, между прочим.

А, собственно говоря, было ли изнасилование? Не в смысле физического действия, оставившего следы на теле и лице Мишель, а в смысле шока. Сдается, что нет. В лучшем случае пикантный опыт, редчайший в стерильном, корректном мире. В худшем – этакая компьютерная игра. Мишель ведь управляет конторой, производящей компьютерные игры, и устраивает подчиненным разнос за недостаточно яркие оргиастические конвульсии мультяшных жертв, и сцену изнасилования она «перезагружает» в воображении именно как вариативную игру.

Игры, над которыми трудится Мишель, относятся к сфере порнокультуры, которую Верховен неутомимо исследует. В «Основном инстинкте» – в ее шикарном, потребительском варианте. В «Шоугёрлз» – в пролетарской, производственной версии. Но и там и там (да и в «Черной книжке») женщина пребывала в позе наездницы – в буквальном и переносном смыслах. Мишель как бы оказывается в позе «женщина снизу», но только как бы. Она – менеджер порнокультуры: поза, которую принято считать сугубо мужской. Так ведь и харассмент принято считать преимущественно мужским промыслом. Однако же если кто-то и занимается харассментом, так это Мишель, приказывающая провинившемуся и пойманному за руку подчиненному снять штаны. Двусмысленность ее отношений с насильником лежит вовсе не в сфере садомазо, а в том, что жертва-то по большому счету он, а не она. Изнасилование в некотором роде запрограммировано самой Мишель, заказано ею с доставкой на дом. И гром, гремящий при повторном вторжении насильника, кажется спецэффектом, сочиненным ею самой для пущей романтичности ситуации. Да, такой вот романтичности, но другой романтичности в обществе зрелищ, извините, нет в наличии.

Ключевой вопрос, который Верховен заложил в самом названии фильма: а вообще-то «она» – женщина или нечто иное, некий идеальный продукт совокупления парижской «интеллектуальности» и порно, давно уже возведенного именно французскими мастерами культуры в ранг национального достояния. Кто там, на секундочку, написал «Историю О», а? Недавнее письмо именитых француженок в защиту «ведьм» мужского пола, павших жертвами голливудского лицемерия, кажется – нарочно не придумаешь – постскриптумом к фильму Верховена. Особенно если учесть, что среди подписавших его – как минимум пара-тройка известных нимфоманок на пенсии. Получается, что авторы письма защищали не столько мужское право draguer, что у нас деликатно перевели как «флиртовать» (речь идет о «праве на съем»), а о праве женщин на харассмент. Пожалуй, это предусмотрительный жест. Если Голливуд, что еще вчера было немыслимо, санкционировал отстрел не только натуралов, но и геев, то завтра обвинения в харассменте просто обязаны обрушиться на женские головы.