Владимир Колганов - Феномен ДБ

Но дальше больше – Быков связывает многословие, быстрописание и плодовитость в один тугой узел, так что ни косой не срежешь, и даже не разрубишь топором [37]:

«К вопросу о плодовитости. У нас она считается чем-то подозрительным, а для американского писателя двадцать романов за пять лет – норма».

Ну, против нынешней Америки не попрёшь – это аргумент из самых сильных и весомых. Однако неужели только в этом дело? Быков уже не раз признавался в своей любви к Америке – ну, если сам не является американофилом, то уж общаться, в основном, предпочитает с ними. Тогда зачем нужно напяливать на себя тогу, или же кафтан, русского писателя?

Закончив с анализом увлечений и традиций, попробую кое-что прояснить для самого себя, притом на полном серьёзе, без иронии. Есть мнение, что в многословии писателя теряется смысл, то есть смыслов может оказаться много, но нужно приложить невероятные усилия, чтобы отделить то главное, ради чего автор это написал. Ну разве что написано как раз ради многословия. Большая книга известного литератора предполагает приличный гонорар, а при удачном стечении обстоятельств, возможно, удастся отхватить и большую премию.

А вот мнение критика Марка Амусина, которое имеет непосредственное отношение к нашим поискам смысла в произведениях героя этой книги [50]:

«Отношение Быкова к “советской цивилизации” легко прочитывается и в “Оправдании”, и в “Орфографии”, и в “Остромове”. Но откуда же свалилась эта напасть на несчастную Россию? Согласимся, такой вопрос напрашивается. И вот тут приходится признать, что Быков в своей исторической рефлексии не занимается анализом – даже мифопоэтическим. Вопросы “почему”, “по каким причинам”, “в силу каких условий” в его книгах не ставятся. Большевистская революция уподобляется нашествию варваров, саранчи, чумы».

Итак, получается, что Быков обходит стороной, игнорирует самый важный смысл: почему произошёл большевистский переворот и в чём причины того, что затем случилось. Ну взять хотя бы период с момента создания ВЧК и до конца известной всем «ежовщины». Нашествие варваров, «чернь», вылезшая из подвалов – это ничего не объясняет. Увы, с сожалением приходится признать, что среди многочисленных ипостасей Быкова осколка под названием Быков-аналитик я не обнаружил, есть только Быков-резонёр.

Однако снова предоставим слово критику – вот что пишет Никита Львович Елисеев [51]:

«Среди всех книг Дмитрия Быкова “Остромов, или Ученик чародея” занимает особое, особенное место. Во-первых, это – завершение трилогии. <���…> “Остромов” – гимн социальной нереализованности, умело, грамотно сделанный человеком, социально реализовавшимся на все сто процентов. <���…> Он самый “быковский” роман. Самый стилизаторский, самый литературный».

Ну, гимн, так гимн. Я в принципе не возражаю, а критик продолжает славословие:

«Самое важное здесь – быстрота и странная точность его работы. Он делает, покуда другие рассуждают и не решаются делать, может – из лени, может – из повышенного чувства ответственности. Причем делает так, что с ходу попадает в нерв времени».

Это суждение кое в чём пересекается с мнением критика Амусина. Действительно, создаётся впечатление, что в то время, как другие рассуждают, ищут ответы на краеугольные вопросы, Быков пишет. Не исключено, что даже попадает в нерв. В конце концов, это же его работа. Вот если бы перед ним поставили задачу не рассказать, а доказать… Однако предвижу возражение: мы же с вами не в суде, чтобы докапываться до самой сути. И правда, если читатель голосует кошельком за Быкова, это доказательство ничем уже не перешибёшь. Либо надо сдаться на милость победителя, либо другого читателя где-то поискать.

Однако чувствую, что пора более детально разобраться в этой остромовской истории. Вот как разъясняет её Быков [52]:

«Левитация как образ жизни – это, кажется, действительно вовремя, потому что больше сейчас по большому счету заниматься нечем. <���…> Представляете – история. Входит мальчик в этот розенкрейцерский кружок. Он верит тому, чему там учат. Он полюбил Остромова. Остромов – Бендер такой, жулик. <���…> И вот их всех взяли, а он остался один. И, представляете, мне кажется, что он должен полететь».

Считается, что все мы в детстве по ночам летали – как правило, во сне, не считая тех случаев, когда пришлось воспользоваться услугами «Аэрофлота». Я тоже не без греха – признаю́сь, летал. В основном, над хорошо знакомым переулком поблизости от Патриаршего пруда. Правда, я тогда ещё не знал про полёты Маргариты. А вот Дмитрий Львович всё учёл – всё то, что в «закатном» романе Михаила Булнакова так понравилось читателю. И встречу со странным незнакомцем – правда, в вагоне поезда, а не у пруда. И чёрную засаленную шапочку Мастера, которая почему-то стала синей. Ну а полёты Быков и вовсе поставил на поток. Мало нам Маргариты и Наташи с боровом, так нет – сначала воспарила Ирочка, затем он мальчика заставил полететь. А там и вовсе – провозгласил левитацию образом всей жизни.

Так в чём же дело? Неужели Быков не в силах создать ничего оригинального? Не могу в это поверить! Мне-то казалось, что в телеэфире из него прямо-таки потоками изливается фантазия. И вот оказывается, что нет. Неужели, это всего лишь перепевы того, что книжный эрудит когда-то прочитал и хорошо запомнил? И в самом деле, по мнению Быкова, заимствования и повторы неизбежны [53]:

«Грин, в общем, открыл гениальную вещь: он понял, что писать о русской действительности уже скучно, эта действительность исчерпана, мы сейчас пилим опилки. Хотим мы того или нет, но Россия так долго ходит по кругу, что всё, что в ней было, уже описано. Мы сейчас можем только повторяться. Надо писать о том, чего не бывает. И Грин выдумал вот этот прекрасный мир. <���…> Давайте писать про мир, в котором мы были бы счастливы. А описывать вот эту реальность, которая ничем абсолютно не отличается от щедринского города Глупова, мне кажется, хватит. Мы пилим опилки. Нужно выдумывать. Нужно начинать творить».

Тут вроде бы противоречие. С одной стороны, мы «можем только повторяться», с другой – «нужно выдумывать». Если не можем, как же тут выдумывать? Впрочем, Быков имеет в виду неспособность современных авторов, не исключая и себя, разобраться в том, что происходит, представить своё видение истории, создать оригинальный художественный образ, который бы покорил читателя. В итоге оказывается доступен единственно возможный вариант: берём известные исторические факты, ту самую скучную действительность, вставляем туда известных персонажей, к примеру, из «Мастера и Маргариты», или выуживаем их из старых газет, ну а затем и впрямь остаётся лишь «выдумывать». Да я не возражаю, тем более что жители города Глупова вполне этим довольны!