Владимир Колганов - Феномен ДБ

Особенно радуют горожан объёмы предлагаемой им литературы. У Быкова что ни книга, то семьсот страниц, за редким исключением. Такая внушающая уважение «весомость» достигается благодаря невиданному многословию не поддающихся учёту персонажей. Правда, самого Дмитрия Львовича им всё равно не переплюнуть и не перешибить, что, в общем-то, вполне естественно: все эти склонные к пространным рассуждениям Остромовы, Поленовы, Морбусы и многие другие являются всего лишь осколками личности создателя романа, которые разлетелись по страницам книги. Однако даже маленький осколок способен потрясти воображение, если начинает говорить.

В принципе, это малопочтенное занятие – доказывать то, что довольно очевидно. Андрей Немзер дал ещё в 1999 году очень точную характеристику увлечению некоторых романистов многословием [54]:

«Мне это кажется застольной болтовней, по-простому говоря. Кстати, допустимой и необходимой в газетах – и губящей книги. <���…> Как всегда в нормальной болтовне: одну вещь человек говорит здравую, вторую полуздравую, потом полную ахинею – и это сходит, потому что говорит более-менее легко, остро, и чувство своего круга, приятельского локтя здесь срабатывает».

Теперь представьте, что Воланд, Берлиоз, Бездомный, Мастер и даже Понтий Пилат с Иешуа Га-Ноцри были бы столь же многословны, как персонажи из «Остромова». Ну получился бы толстенный роман: без малого полторы тысячи страниц московских глав и чуть поменьше – про события в Ершалаиме. И в результате бедному читателю пришлось бы разбираться, о чём все эти персонажи так долго и нудно говорят, в чём смысл этого словесного их недержания, и почему невозможно обойтись без слов, которые не имеют никакого отношения к событиям, описанным в романе.

Так почему же Михаил Булгаков, рассказывая весьма занимательную и поучительную историю про опыты профессора Преображенского, про Борменталя, Швондера и Полиграфа Шарикова, решил ограничиться всего какой-то сотней страниц? Таланта не хватило? Теряюсь в догадках, анализирую доступные мне варианты, но объяснения не нахожу. Ну разве что причина в том, что Михаил Булгаков не рассчитывал на премию «Большая книга». Впрочем, о премиях и премиальных речь пойдёт в одной из следующих глав.

Ещё одно замечание Быкова по поводу литературы [55]:

«Сегодня литература боится объективно взглянуть на вещи, ибо то, что она увидит, будет неприглядно. Это потребует конкретных действий. Писатели – и читатели – к ним пока не готовы. Отсюда разговор о чём угодно, кроме главного».

Пожалуй, можно согласиться, но только с тем, что писатель не готов. То есть далеко не каждый может образно, талантливо написать о нашей жизни. Пытается найти ответы в прошлом, однако ничего подходящего и вразумительного не находит, а потому вынужден обратиться к мистике и прочим «чудесам». Примерно так наши далёкие предки, напуганные молнией и громом, искали объяснение в существовании языческого божества.

Честно признаюсь, о книге Дмитрия Быкова, посвящённой Борису Пастернаку, не хотелось бы писать. Многое в поэзии Бориса Леонидовича мне по душе, однако, что это был за человек, я пока не разобрался. Но почему-то кажется, что Быков-аналитик вряд ли сможет мне помочь – ему бы разобраться как-нибудь в самом себе. Впрочем, в трудах из серии ЖЗЛ есть несомненная ценность – уже за подбор информации следует авторов этих книг горячо благодарить. Страшно представить, сколько времени потребовалось бы читателю, задайся он целью самостоятельно переворошить всё, что содержится по нужной ему теме в хранилищах библиотек и на страницах интернета. А тут, пожалуйста – всё под рукой, только успевай отделять зёрна от плевел. Так что положительный эффект от издания книги о Борисе Пастернаке не вызывает у меня сомнения.

Вот и критик Никита Елисеев пишет [56]:

«Все, что излагает в своей книге Быков, уже было изложено в разных статьях, книгах, воспоминаниях, нужно было все это собрать в книжку. Так собрать, чтобы это было не скучной грудой фактов, а сюжетным повествованием».

Кстати, о скучной груде фактов. Когда штудировал книгу Алексея Варламова о Михаиле Булгакове из той же серии ЖЗЛ, меня ни в коей мере не интересовало, как автор интерпретирует те или иные события из биографии писателя. Вот так и здесь – ценность книги для меня определяется полнотой содержащейся в ней информацией. Однако Быков написал книгу, в которой предложил своё субъективное мнение о жизни и творчестве поэта, наверняка этим доставив удовольствие многим своим почитателям. Смогу ли я оценить достоинства и недостатки этой книги, если никогда не занимался исследованием биографии и творчества Бориса Пастернака? Да вряд ли. Вот, скажем, Юрий Павлов в статье «Премированная хлестаковщина» указывает на необоснованность некоторых выводов, касающихся отношений Пастернака и Цветаевой – похоже, Быков не разобрался в некоторых датах [57]:

«Например, в третьей части этой главы уже в первом абзаце утверждается: "В сорок первом, когда немцы стояли под Москвой, Пастернак испытывал невероятный подъем – а Цветаева покончила с собой". Однако, когда поэтесса ушла из жизни, немцев под Москвой не было, они были на расстоянии 400 километров от столицы. 19 октября фашисты занимают Можайск, их отделяет от Москвы всего 110 километров, – Пастернак же пятью днями раньше отбыл в эвакуацию. А подъем, о котором говорит Быков, начался еще весной, "после Гамлета", с написания, по словам Бориса Леонидовича, лучшего из того, что им когда-либо было создано».

Понятно, что подобные неувязки в тексте мог заметить только опытный литературовед, знаток творчества и биографий Пастернака и Цветаевой. Впрочем, кое-кто может Юрию Павлову возразить – мол, это всё малосущественные детали, они не могут повлиять на тот образ Пастернака, который создал Быков и предложил своему читателю. Однако если есть неточность в мелочах, закрадывается сомнение, а прав ли Быков в своих выводах? Но это предстоит решать специалистам, мнения которых я намерен обсудить в этой главе.

Пространную статью о книге Быкова написал уже упомянутый критик Никита Елисеев. Вот как он пытается оправдать попытки привнести в жизнеописание Пастернака авторский взгляд на ход истории и субъективное представление о том, как поэт воспринимал те или иные события, происходившие в стране [56]:

«Сейчас время толстенных кирпичей, обобщающих и – в то же время – популярных работ. Но в таких работах не обойтись без концепции, без сюжета той жизни, с которой работаешь».

На мой взгляд, сюжет лучше бы оставить для романа, а то ведь что может получиться: роман окажется в итоге рыхлым, как перистые облака, ну а документальное жизнеописание будет следовать изгибам мироощущения одного лишь автора. Тогда возникнет неизбежный вопрос: о ком книга – о себе, родимом, или же о Пастернаке? Причина в том, что понять психологию другого человека не каждому дано. Вот и сам Быков в одном из интервью вполне авторитетно заявил, что в мыслях и переживаниях, которые стоят за его собственными текстами, вряд ли кто-то сможет разобраться. Получается так, что понять истинного Быкова нельзя, а Пастернака – почему не попытаться?