Владимир Набоков - Комментарий к роману Евгений Онегин

14 Коварной двойке… — Имеется в виду карточная двойка какой угодно масти, смиренная рабыня удачи, которая, однако, может обернуться предательницей. Используется как синекдоха для обозначения карточной игры, где мечут банк, например фараона или штосса.

Эти семнадцать строф были завершены 3 ноября 1823 г. в Одессе.

После XVI строфы в беловом автографе следует ряд крайне любопытных строф. XVII строфа в установленной редакции после четвертого стиха переходит в описание чувств, которые (в сочетании с прекрасными и таинственными двумя строфами гл. 8, XXXVI–XXXVII, где воображенье мечет фараон) придают новое измерение довольно плоскому в остальном образу Онегина; это описание, в свою очередь (следуя подсказке в XVII, 14), соскальзывает в изумительное отступление об игре.

Первая беловая рукопись содержит такое отвергнутое продолжение:

Чтобы понять строфы XVIIc и XVIId, как и другие пассажи у Пушкина (см. особенно его великолепную повесть «Пиковая дама», в которой переводчики, включая обычно внимательного Бернарда Герни (Bernard Guerney) столько напутали), читателю необходимо уяснить, что значит «метать банк». Во времена Пушкина модно было играть в банк, немецкий вариант фараона, именуемый по-русски штосc. Это была новейшая разновидность особой группы карточных игр, эволюционировавших, начиная с XVII в., в следующей последовательности. ландскнехт, бассет (bassette, barbacole или hoca), фараон (pharo или faro). Мы не будем вдаваться здесь в мельчайшие их различия и дадим общее описание «банка» пушкинских времен.

Игрок, или «понтер», выбирал из своей колоды карту, клал ее на карточный стол, обтянутый зеленым или синим сукном, и делал ставку, обычно монетами или бумажными купюрами, положенными сверху. Сдающий, или «банкомет» («тот, кто мечет банк»), еще именуемый «tailheur» («talliere» или «tallier» в бассете) распаковывал новую колоду и начинал раскладывать карты, беря их сверху колоды по одной: первую налево от себя, вторую направо и т. д. попеременно, пока не разложит всю колоду. По-английски это действие называется «to tally», по-русски — «метать». Русский глагол предполагает быстрое непрерывное мелькание, хотя на деле — особенно если понтеров было несколько — банкомету довольно часто приходилось останавливаться, когда, например, кто-нибудь говорил: «Атанде!» (от фр. attendez), требуя возможности сделать или изменить ставку. Банкомет выигрывал, когда карта, совпадающая с той, на которую сделана ставка, ложилась направо от банкомета, и проигрывал, если она ложилась налево. Эта карта с левой стороны, карта понтера, называлась «carte anglaise» [388], и если она выигрывала с первой же ставки, говорили, что она выиграла «соника» (что значит «сразу»); такое случилось дважды (в «Пиковой даме»), когда понтировал Германн, иными словами, он дважды угадал вторую карту сверху в колоде сдающего; то же самое должно было произойти и в третий раз, если бы он не открыл по несчастной ошибке не ту карту («обдернулся») — даму вместо туза, которого, как ему казалось, он достал из своей колоды.

«Темной» по-русски называлась та карта, которую понтер доставал из своей колоды и не показывал банкомету, пока соответствующая карта не появлялась из колоды последнего.

Когда у банкомета выпадал дуплет, то есть две карты одинакового достоинства открывались одновременно на две стороны (в ходе одного расклада), понтер терял половину ставки в фараоне и всю ставку в штоссе. Если понтер выигрывал одну ставку, он мог рискнуть поставить ту же сумму плюс выигрыш (то есть удвоить ставку), он оставлял деньги на кону и загибал угол карты, что называлось «пароле» или «пароли». Когда он хотел поставить только на выигрыш, то сгибал свою карту (делал «un pli»), и это называлось «pay» или «paix» (рус. «пе» или «пароли-пe», если он только что выиграл пароли). «Septet-le-va», или по-русски «сетельва» («septleva», как писал Поуп в своей прелестной эклоге «Карточный стол» / «The Basset-Table», 1751), следовала за выигранным пароли, когда понтер, обязанный утроить ставку, рисковал всей суммой и, во второй раз загибая угол карты, рассчитывал выиграть в семь раз больше; если ему везло, он мог загнуть третий угол, тем самым увеличивая ставку в пятнадцать раз, вот этот-то решающий шаг назывался «quinze-et-le-va» (что звучало по-русски как «кензельва»). Следующим соблазном для понтера было увеличение ставки в тридцать раз — «trente-et-le-va», что в скучной комедии Сюзанны Сентливр «Карточный стол» (Susanna Cent livre, «The Basset-Table». London, 1706) обозначено как «Trante et leva», a по-русски передается как «трантельва».

В заключительном двустишии строфы XVIId:

последний стих — «Большие на меня права» — галлицизм: «a de grands droits» (см., например: «Орлеанская девственница» Вольтера, VIII, стих 30 и его примеч. 1782 г. к X: «l'épopée a de grands droits» [389]).

При описании игры в фараон в гл. XXII «Кандида» хозяйка дома, сидя рядом с банкометом, внимательно следит за «всеми пароли, всеми сетлева игры, в ходе которой каждый участник загибал угол карты; она заставляла их отгибать углы назад с суровым вниманием, но вежливо». Пушкин в первой же сцене своей повести «Выстрел» (написанной осенью 1830 г.) показывает, как Сильвио за карточным столом мечет банк в фараоне и точно так же следит, чтобы понтеры по ошибке не загнули угол карты, если не имеют права этого делать.