Вадим Трубников - Крах «Операции Полония» 1980–1981 гг.

Такой расчёт, основанный на сиюминутном прагматизме, был достаточно элементарен: путём массовых закупок (в кредит и с помощью займов) новейшего западного оборудования и технологии и использования на вновь построенных предприятиях собственной квалифицированной рабочей силы организовать широкое производство новейшей продукции для реализации её в основном на мировом капиталистическом рынке. Затраты в этом случае, как полагали, быстро окупятся, и Польша сможет в самые сжатые сроки не только вернуть долги, но и получить значительные дивиденды. Польский путь, напыщенно названный «второй индустриализацией» страны, порождённый чисто технократическим, а не марксистским экономическим подходом к проблемам промышленной реконструкции, крайне быстро — уже в 1974–1975 гг., когда на Западе разразился самый крупный за послевоенное время экономический кризис, — начал обнаруживать свою несостоятельность. Это был типично волюнтаристский курс, чреватый серьёзными опасностями, даже если рассматривать его в чисто экономическом аспекте, не говоря уже о политических последствиях. Строить долговременную социально-экономическую стратегию социалистической страны на чисто конъюнктурных факторах, благоприятно сложившихся в тот момент в мировом капиталистическом хозяйстве, было более чем рискованным делом. Однако польское руководство, несмотря на неоднократные и настойчивые товарищеские предостережения КПСС, других братских партий социалистических стран относительно такого непродуманного курса, приступило в 1971 г. к реализации своей новой экономической стратегии. Как и следовало ожидать, амбициозные проекты быстрого наращивания экспорта польских промышленных изделий на западные рынки потерпели фиаско [51].

Не менее утопичной «стратегия ускоренного развития» была и в той её части, которая касалась обеспечения населения качественным питанием. Проблемой достижения такого уровня и качества питания, которые соответствуют рациональным научным нормам, заняты все социалистические страны. В основе её решения лежит, как известно, интенсификация крупного кооперативного и государственного сельскохозяйственного производства, перевод его на индустриальную основу. Именно в этом направлении работали и работают социалистические страны Европы — члены СЭВ.

Однако в ПНР, где сельскохозяйственное производство в основном базируется на единоличных мелких крестьянских хозяйствах (в 1979 г. они давали 88,1 процента валовой продукции при среднем размере хозяйства 5,4 га), этот эффективный путь подъёма продуктивности аграрного сектора был практически закрыт [52].

Поэтому тогдашнее польское партийно-государственное руководство избрало иную альтернативу, сулившую, на его взгляд, быстрое решение продовольственной проблемы, качественное улучшение питания населения без перемен в социально-экономическом облике деревни [53]. Было решено, на основе опять же массированного импорта с Запада, прежде всего из США, зерна и других кормовых культур, развивать мясное животноводство преимущественно в частных крестьянских хозяйствах. С 1971 по 1976 г. их импорт на кредитной основе был увеличен с 2,5 до 6 млн. тонн. Результаты оказались «рекордными»: за пять лет потребление мяса в расчёте на каждого жителя увеличилось сразу на 30 процентов. Однако очень дорогой ценой. Не только быстро возрастала задолженность западным банкам, но и не замедлили сказаться неблагоприятные социально-политические последствия такой линии. «В аграрной политике, — писал в августе 1983 г. главный редактор журнала ЦК ПОРП «Нове дроги» С. Вроньский, — курс на специализацию индивидуальных хозяйств опирался на поддержку богатеющего крестьянина, субсидируемого значительными кредитами. Этот слой крестьян, составляющий меньшинство сельского населения, не мог стать политической опорой власти, несмотря на полученные льготы. Именно из этой среды противник набирал актив для оппозиционных организаций» [54].

«Стратегия ускоренного развития» вызвала массу негативных явлений и в сфере социально-психологической. И прежде всего, как подчеркнул В. Ярузельский в феврале 1982 г., «ошибочная кредитная, импортная и лицензионная политика оживила во многих людях миф, что благосостояние можно построить кратким путём…». Разбуженные этим мифом необоснованно выросшие требования к государству становились все более настойчивыми.

В 1978–1979 гг. страна, несмотря на возникшие тогда огромные финансовые затруднения, вынуждена была ввозить за конвертируемую валюту уже по 7,2–7,3 млн. тонн кормового зерна — около 40 процентов собственного урожая зерновых. Это означало, что каждый третий килограмм мяса выращивался на зарубежных кормах. Однако и эти растущие закупки уже не давали эффекта. Отечественная кормовая база оказалась в запустении. Среднегодовое производство зерна упало с 21,4 млн. тонн в 1971–1975 гг. до 19,7 млн. тонн в 1976–1980 гг. Поэтому прирост производства и потребления мяса резко замедлился. Если в среднем за год в 1971–1975 гг. потребление мяса увеличивалось в расчёте на одного жителя на 3,4 кг, то за всю пятилетку 1976–1980 гг. оно выросло менее чем на 4 кг.

Стратегия достижения высокого уровня благосостояния «кратким путём» зашла в тупик. Были упущены драгоценные десять лет, которые могли быть использованы для решения назревших социально-экономических проблем польского села, создания устойчивой кормовой базы внутри страны. Значительная часть того долга Польши развитым капиталистическим странам, который, по имеющимся данным, составил за 1971–1980 гг. гигантскую сумму в 21,5 млрд. дол., или примерно 600 дол. на каждого жителя страны, приходился на покупку в кредит зерна и кормов для животноводства. «Стилем» польской жизни все более становилась «жизнь в кредит».

Так «стратегия ускоренного развития», значительно обесценив многие впечатляющие достижения предшествующих десятилетий [55], подвела страну к порогу тяжёлого экономического кризиса.

«Польский путь» 70-х гг. наглядно показал, что социально-экономические программы, игнорирующие объективные законы социализма, из источника и пружины восходящего развития социалистической страны превращаются в основной фактор кризисной ситуации, чреватой опасными последствиями. В жизни социалистического общества, построенного или еще строящегося, политическая взвешенность и научная обоснованность социально-экономического курса приобретают решающее значение [56].

Порочность «стратегии ускоренного развития» к концу 70-х гг. все более чётко стала осознаваться и в ПОРП, и в союзнических с ней партиях, и в широких общественных кругах. «Накануне VIII съезда партии в начале 1980 г., — писал уже цитировавшийся польский публицист С. Вроньский, — в ходе предсъездовского обсуждения актив выражал тревогу по поводу возрастания отрицательных явлений и процессов. Однако критика показухи, пустого, но шумно разрекламированного тогда лозунга строительства «второй Польши» и выдвинутые активом предложения были оставлены без внимания. Это породило неверие и сомнение в рядах партии, внутренне ослабило её и уменьшило силу партийного воздействия». Немало критических замечаний и конструктивных предложений было высказано и на самом съезде, состоявшемся в феврале 1980 г. Однако радикального поворота в экономической политике, несмотря на некоторые коррективы, на съезде не произошло [57]. Съезд не смог из-за упорного нежелания руководства кардинально пересмотреть всю социально-экономическую стратегию. Позже, в июле 1981 г., IX Чрезвычайный съезд ПОРП констатировал, что затянувшийся сверх всякой меры ошибочный курс бывшего партийно-государственного руководства был обусловлен деформациями в самом механизме обсуждения, выбора и принятия оптимальных решений — как внутри партии, так и во всем обществе. «Речь идёт прежде всего, — говорилось в документе съезда, — о недоразвитости внутрипартийной и общей демократии, о наростах бюрократического централизма в партии, государстве и экономике». У той части членов партии, которые настойчиво требовали перемен, как вспоминал В. Ярузельский в 1984 г., «тогда не было достаточно сил».