Михаил Габович - Памятник и праздник: этнография Дня Победы

«Однажды был я в клубе киевлян. Там тема была посвящена какой-то синагоге в Киеве. Они эту синагогу может и не видели ни разу. Точно в ней не были. В общем, рассказала [докладчица на вечере], а потом руководитель клуба возьми и скажи: “В этот день наши войска форсировали Днепр”. У меня от них только одна головная боль и седых волос прибавилось».

«Наша» война, «наша» победа, «наши» войска — это живая традиция, связывающая между собой эмигрантов из различных постсоветских городов в Берлине. Эта часть памяти и традиции, привезенных с собой в эмиграцию, эмоционально близка одесситам и ленинградцам. Безусловно, эмоциональная реакция возникает и в беседах о Холокосте. Но это, как правило, не «наш» Холокост, а «еврейский Холокост». Живая и понятная традиция посещения мемориалов и памяти о «нашей» войне делает берлинские мемориалы «нашими». Призывающий к самостоятельным ассоциациям абстрактный мемориал Холокоста не воспринимается как «наш». Это мемориал в честь погибших евреев. И хотя многие эмигранты идентифицируются с этим сообществом, «наши» праздники и трауры, отсылающие к истории «нашей» войны (Великой Отечественной), связаны в большей степени с другими событиями. Разная память о войне соседствует с разнообразными привычками праздновать и отмечать памятные даты. В то же время эмигрантский опыт заставляет постепенно переосмыслять некоторые привычные традиции.

«У нас есть Катюша, вот она награды одевает свои. А еще двое мужчин, не носят» [106](муж., одессит, 76 лет).

Публичная репрезентация отношения к празднику Дня Победы вызывает оживленные дискуссии и даже споры. Контекст города пребывания — столица побежденной Германии — постепенно вымывает публичность из военных праздников. Установка на коллективность сохраняется. Но вместо шумного и публичного празднования Дня Победы на круизном катере на Шпрее и каналах Берлина, День Победы отмечается в публично-приватном пространстве еврейской общины, становится более закрытым.

«Я беседовал… Ну, тоже одна у меня брала интервью недавно, немка молодая. Ну, она представилась журналисткой. Кто она на самом деле — меня это не интересует. Ей понравилась моя интерпретация некоторых вопросов, и она меня спросила: “Как вы относитесь к тому, что ваши люди… иногда одевают ордена на День Победы?” Я говорю, мне стыдно за них. Стыдно! Да, в России, пожалуйста. В Израиле, пожалуйста. А в Германии, меня, как немца [т. е. гражданина Германии], говорю условно, который воевал… Мы ищем сейчас другие пути. Не надо об этом. Мудрость заключается в том, чтобы что-то не договорить в семейной жизни, и с другом, и со своими детьми, и с родственниками тем более. Нужно знать, что сказать и не говорить, что знаешь и поступать тоже. Или один сидит тут старик. Ему здесь не нравится. Я говорю, а зачем же Вы тогда приехали сюда? “А я завоевал эту страну!” С ним мне не по пути… Мне стыдно, обидно и дрожь берет. Немцы, конечно, интересуются, приходят, они все знают и правильно делают. Нельзя, надо быть людьми. В чужой монастырь, милая моя, со своим уставом не ходят. Если я пришел к вам, я могу восторгаться, что-то не нравится. Но сказать «Уберите это!» — я не скажу, это было бы нахальство — не то слово. Знать. Не перейти красную линию. Важно вообще в жизни, в любой жизни. И мы должны исходить из того, что только вместе должны все народы двигаться. Это не пустые слова, это не пропаганда, это необходимость» (муж., 83 года, активист общины).

Интеграция в принимающее сообщество все чаще воспринимается как необходимость отказа от ряда традиций и привычек. В их числе особенное место отводится ритуалу празднования 9 мая. Публичная репрезентация «себя» как победителя кажется неуместной все большему числу эмигрантов.

В этой ситуации только коллективные и индивидуальные посещения мемориалов не вызывают споров и дискуссий. Значимость мемориальных мест и ритуалов, связанных с их посещением, возрастает по мере того, как эмигранты все больше отказываются от других возможных вариантов привычного публичного празднования Дня Победы. Этот праздник становится особенным еще и по той причине, что постепенно вся публичность сохраняется только за этим днем. В дни других значимых для одесситов и ленинградцев военных праздников мемориалы в Берлине не посещаются. Блокада и Освобождение Одессы — праздники локальные. Они сугубо эмигрантские, свои для каждого городского сообщества. В стране пребывания они лишены какой-либо официальности. Такие дни переживаются в границах транснациональных городских сообществ. В эти праздники актуализируется память о родном городе.

Для ленинградцев, и особенно для членов клуба, День снятия блокады — это главное событие года. Обычно зал, где проходит вечер, полностью заполнен. Учитывая, впрочем, что речь идет о людях старших возрастных групп, с каждым годом посетителей становится все меньше. В последние годы собираются около шестидесяти человек. В один из таких вечеров сцена представляла собой экран, стилизованный под окно с полосками крест-накрест. Наверху надпись — «Ленинград 1941–1945». Демонстрировался смонтированный членами клуба фильм, в котором визуальный ряд, составленный из фотографий и отдельных кадров, повествующих о жизни блокадного Ленинграда, сопровождался музыкой. Много кадров замерзших, убитых, умерших от голода жителей города. Но в то же время это и рассказ о повседневной жизни и о культурных событиях в осажденном Ленинграде. Вечер проходил очень эмоционально. Ленинградцы, пережившие блокаду, сидят в зале и смотрят на кадры горящего города. Видят знакомые улицы и площади. Многим блокадникам, безусловно, приятно, что их вспоминают. Это их день. Вечер пронизан чувством невыразимого контраста между памятью о блокадной повседневности и нынешней «сытой жизнью» в Берлине.

По завершении фильма накрываются столы, что превращается в символическую и где-то даже театрализованную реконструкцию памяти о повседневной жизни в Ленинграде вообще и в годы блокады в частности. Ведущая вечер памяти объявляет: «Сейчас мы накрываем столы, а вообще-то мы задумывали поставить столы в длину как в коммунальной квартире». На столах появляется закуска, а также водка и черный хлеб, предназначенные для поминовения погибших. После общих речей руководителей клуба начинается поздравление блокадников. Всех называют поименно, это 20 или 25 человек. Каждый получает букет. Особенно выделяются те, кто пережил всю блокаду в самом Ленинграде. Таких в зале было пять человек. Со мной рядом оказалась женщина, на вид лет 70-ти. На мой вопрос, сколько ей было лет во время блокады, ответила: «Мне был всего годик. Я, конечно, не помню сама, но зато у нас пол семьи погибло. Кормили меня. Бабушка не проснулась утром». Другая соседка, примерно того же возраста, с грустью заметила, что «блокадников особо никуда не приглашают. Вот здесь и в Русский дом пойду. А раньше приглашали, однажды в посольстве вручали ордена».