Яков Миркин - Правила неосторожного обращения с государством

А как же быть со всеобщей грамотностью? С лампочкой Ильича? С тем, что от темпов индустриализации в 1930-е «сносит голову»? С атомной бомбой, наконец, с которой Сталин оставил Россию?

Начало XVIII века, реформы Петра I — утроение податных тягостей и одновременная убыль населения по крайней мере на 20 % [328]. Модернизация второй половины XIX века — кампания террора. Октябрьская революция, 1917–1921 гг. — убыль населения на 8–10 % [329]. Сталинская модернизация, 1930-е гг. — убыль населения на 4–5 % [330]. Реформы 1990-х гг. — убыль населения на 1,3 % в 1991–2000 гг. (прямая убыль, без учета не рожденных детей) (Росстат, МВФ).

Да, победа в Великой Отечественной войне! Мы плачем, мы гордимся, мы встаем на колени. Но какой человеческой ценой — эти перемолотые миллионы жизней! На каждого немца погибли трое советских. По меньшей мере, трое.

Триста лет реформ в России, модернизационные рывки, множественные попытки догнать Запад — всё это всегда, за немногими исключениями, происходило «железной рукой». Самым жестоким способом, с огромными потерями населения.

Это закономерность? Были бы Иванов, Петров, Сидоров — это всё равно случилось бы? Кажется, что исторический закон «крайностей» действует в России. Жесточайшие вертикали, пронизывающие общество, или сами ломают, или их ломают. Победы, великие победы — через великие утраты жизней.

Всегда остается вопрос — нельзя было тех же или даже гораздо лучших результатов достичь не расстрельным способом. Но история не имеет сослагательного наклонения

Тоталитаризм неизбежно приводит к тому, что наверх забирается тот, кто жестче и безжалостнее всех, кто больше стремится к власти, кто готов жертвовать массами, личностями, будучи не ограниченным моралью. Как там: расстрелять? Вычистить? Мировая история диктатур и тоталитарных режимов не знает исключений. Социальный дарвинизм — наверх только «самые». Готовность пролить и попить чужой кровушки — да сколько угодно.

И в этом смысле неважно кто — Иванов, Петров, Сидоров. До власти должен был добраться тот, кто готов быть один, воистину один. Или тот, кто готов изменяться, чтобы стать Им. Истории превращений в Отцы народов и Великих вождей — бесконечны. Когда тому, кто забрался наверх, просто сносит голову.

Такой, как Сталин — закономерен. Но такой ли в конкретных чертах своей личности?

Россия Александра II — другая, чем Николая II или Александра III. Страна — та же, ее базовые конструкции — те же, но мы все чувствуем разницу. СССР Хрущева, Брежнева и Горбачева — это во многом разные страны. Так же, как Америка Буша, Клинтона, Обамы и Трампа во многом несет черты личности каждого из них.

Образно говоря, мы — внутри того, кто находится у власти. Внутри его характера, талантов, комплексов, инстинктов, деформаций, если они есть.

Сталин, кто он? Гений организации? Да, конечно. Гений хитрости, ожидания, аппаратной борьбы? Безусловно. Тот, для кого другой человек, массы людей — расходный, биологический материал? Никаких сомнений. Актер и гроссмейстер? Да, великий. Сколько силы, терпения, обдумывания нужно, чтобы в шахматной человеческой игре сбрасывать сильнейшие фигуры десятилетиями, одну за другой.

Был ли он человеком идеи, когда цель оправдывает средства? Или большевизм был только оболочкой для режима личной власти? Ответа на этот вопрос нет, хотя очевидно, как много личного, изощренного он вкладывал в репрессии. «Репрессии в области социалистического строительства являются необходимым элементом наступления…» [331]. Личная подпись Сталина на 357 известных расстрельных списках на более чем 40 тысяч человек [332]. «За расстрел всех 138 человек» — это резолюция рукой Сталина. [333]

Большая, общесоюзная машина репрессий. План, учет, контроль. Тысячи организаций. Десятки тысяч людей в них. Полный цикл расстрельного и лагерного производства. Тысячи нормативных актов, в т. ч. высшего уровня. Лимиты расстрелов, спускаемые сверху. Инфраструктура, охватывающая всю страну. Через всё это прошли от 3–4 миллионов людей и выше (данные разнятся). Всё это документально подтверждено.

Такая машина строится только лично главой государства, под его прямым руководством и неизбежно носит на себе отпечаток его личности. Иного просто не может быть. Никто до Сталина не подошел в современности так близко к формуле «Государство — это я». Дальше — область деятельности тех, кто профессионально занимается психологией и болезнями личности. Психологическими травмами, полученными в детстве. Местью, удовольствием от унижения своих врагов, пристрастием к массовым убийствам. При скромности, внешней простоте и мелких проявлениях заботы о ближнем, о чем любили писать его бывшие охранники.

Что за эволюцию испытал этот человек? Еще в 1932 г. он запретил «Рассказы о детстве Сталина». Написал, что такая книжка может «вкоренить в сознание советских детей (и людей вообще) культ личностей, вождей, непогрешимых героев. Это опасно, вредно». И дал резолюцию: «Советую сжечь книжку» [334]. А в 1943 г., правя гимн СССР, уже свободно пропустил, без всяких околичностей: «Нас вырастил Сталин…», далее по тексту [335]. Нас вырастил?

Правда, что делать? С одной стороны, понимание того, какая гигантская работа была сделана народом при сталинизме. Большая индустриальная страна. Сколько добровольных жертв, энтузиазма. Победа в великой войне. Мы — живы. Мы лично — спасены. Как выжившие, дети выживших. И мы понимаем, что у всего этого были центры управления, без которых — никак. И главный центр был Сталин. Факт, факт, факт.

С другой — какой же это был мрачный, обработанный пропагандой, стенобитный мир. С какими бесчисленными несчастьями. Не управление — а кукловод. Не переплавка — а репрессии. Надрез, надрыв. Мир, в котором были наши родители. Да, мы понимаем, что они еще и смеялись, нас рожали, плавали в собственной юности. Им было счастье в своем бульоне, как нам — в своем. Но жизни их растрачивались. Они могли сделать гораздо больше.

Мы догадываемся, что экономическое чудо в СССР можно было сделать не уничтожением, а решимостью поощряемого народа. Его страстным желанием жить лучше. Именно об этом нам кричат истории 15–20 стран, совершивших экономическое чудо после второй мировой войны.

Какой же всё-таки это был Зверь по Апокалипсису. Не герой. Один из жесточайших диктаторов XX века. «Отец народов». «Великий вождь и учитель». «Вдохновитель и организатор» всего. «Безгранично доверие трудящихся нашей страны мудрому сталинскому руководству» [336].

Нам с ним жить и дальше — в мучительной двойственности, как не зачеркнуть свою историю — и как каждому да воздастся.