Ева Меркачёва - Град обреченных. Честный репортаж о семи колониях для пожизненно осуждённых

— Детство ни у кого счастливым не бывает.

— Были какие-то трагичные истории в детстве?

— Нет. Не было.

— А мама у вас чем занималась? Кем работала?

— В ларьке, продавщицей. Папа отдельно жил.

— Не били вас родители?

— Нет.

— Слушайте, у вас нормальное детство было.

— Ну, я же вам сказал, что обычное.

— И все-таки непонятно, почему решили поступить в школу милиции.

— Ну, я же сказал: не знаю.

— Можно ведь учиться, не знаю, на токаря, художника, кого угодно.

— Так вы бы спросили, почему на токаря, художника.

— Вам кто-то предложил? Может, мама?

— Не помню уже. 18 лет прошло.

— Сколько вам сейчас лет?

— 35.

— А девушка у вас была на воле?

— Была.

— Хорошая, красивая?

— По стандарту.

— Что же вы «по стандарту»-то говорите. В жизни бывает по стандарту? Все равно все отличаются, все индивидуальны.

— У меня не отличается.

— Каждый индивидуален. Сколько, получается, вы проработали в полиции, прежде чем вас задержали?

— Лет пять.

— Вы признали вину за совершенные преступления?

— Нет. На «Ютьюбе» есть видео «Ментовские пытки в городе Сочи». Там допрос. Такой… полуофициальный. Посмотрите.

— Там точно вы?

— Да. Экспертиза еще была. На подлинность.

— А кто это видео снимал?

— Ну, да, как всегда. Сотрудники. Я не знаю, для чего они это снимали. Там, понимаете, списали просто на меня все взрывы по Сочи, ни одного нераскрытого не осталось.

— А вы считаете, что часть не ваша?

— Почему «часть не ваша»? Там даже взрывчатка другая. Там промышленная была.

— А зачем вы в первый раз подложили?

— Да куда? С чего все началось. Мы на рыбалке были. На озере рыбу глушили. Подошли инспектора или не знаю кто, одетые по гражданке. Посмотрели, поговорили и разошлись. Потом, через месяца два, позвонили, сказали: «Придите в РУВД», а там уже задержали.

— То есть получается, что все это из-за того, что вас с взрывчаткой застали на озере?

— Да. Я никогда не скрывал ни от кого, что глушил рыб.

— У вас дома нашли много взрывчатки?

— Да у меня там почти ничего не было. Только компоненты.

— Разве ни по одному из эпизодов взрывов в городе не подтвердили ваше участие?

— Нет, а как там подтвердишь?

— Свидетели, отпечатки.

— Да нет, никаких доказательств нет. Даже фальсифицировать не удосужились. Просто написали в духе «да не имеет значения вообще, какая там взрывчатка была». И никто не опознал меня. Взрывчатка во всех случаях была промышленная. У меня такой не было.

— То есть вы считаете, что просто стали жертвой ошибки?

— В смысле «считаете»? Почему «ошибки»? Все это делалось целенаправленно.

— А зачем именно вас?

— Ну, попался под руку. Куда-то они должны были перед Олимпиадой все это деть. Благодаря этому в Сочи не осталось ни одного нераскрытого преступления.

— Ну все-таки то, что взяли полицейского, это странно. Могли бы обычного гражданина.

— Да я рядовой милиционер. Стоял на проходной в РУВД.

— А я вот читала, что у вас мотив был такой, что вы людей не любите. Как вы к людям относитесь?

— Да с чего такой мотив? Ни одного случая не было, чтобы я ударил кого-то. Если кто-то кого-то не любит, то избивает. Садистские какие-то наклонности есть. А это даже в уголовном деле не наблюдается. То есть получается, что заложил, ушел и не смотрел даже, как она взрывается. Зачем тогда взрывал? Им эти взрывы куда-то девать надо было.

— У вас есть, наверное, чувство острой несправедливости?

— Да у меня никакого чувства нет.

— Ну, если вы считаете себя невиновным…

— Отсюда кто-то выходил? Хоть раз? Я тоже не знаю таких случаев.

— То есть вы смирились с судьбой?

— А что остается делать?

— Бороться.

— С решеткой или с чем?

— Жалобы писать.

— Да ну.

— Бесполезно, считаете?

— Ну если никто не выходил отсюда. Посерьезнее люди не выходят.

— А чем живете? Надеждой?

— Да я не знаю, чем живу.

— Со своей бывшей девушкой не переписываетесь?

— А о чем писать?

— Будете подавать на УДО, когда срок подойдет?

— Нет. Еще никому не дали.

— С психологом общаетесь здесь?

— Да.

— Помогает?

— Он? А чем поможет?

— Выслушает.

— Тогда да.

— Что самое тяжелое в колонии для пожизненно осужденных?

— Ведро с водой.

— Удручающе иронизируете. О чем все-таки мечтаете, помимо свободы?

— Ни о чем.

— Как думаете, что было толчком к тому, что вы тут оказались? Может, в полицию бы не пошли работать, чтобы стечение обстоятельств вас сюда не привело?

— Не родился бы.

— Что-то вы совсем грустный.

— Мне работать надо. До свидания.

Дмитрий Балакин в свое время был самым молодым маньяком современной России. На момент нашего разговора ему 35 лет, но все свои страшные преступления он начал совершать в 2005 году, когда ему было всего 20. Его история поучительна тем, что показывает, как человек может постепенно, на глазах у всех, деградировать и превратиться в лютого зверя (последнюю свою жертву он насиловал на глазах у ее маленького ребенка и сожалел потом, что не убил, как других).

Балакин из неполной семьи — его воспитала мать-медик, которая разрывалась между тяжелой работой и детьми. После школы поступил в ПТУ, учился на сварщика, а параллельно хулиганил на улице — угонял чужие мотоциклы. Потом еще вырывал сумочки у женщин. И наконец стал на тропу маньяка.

Кристина Федякина, 20 лет.Первая жертва Балакина познакомилась с ним на улице. Он вызвался проводить ее вечером до дома, затащил в кусты возле подъезда, изнасиловал и задушил ремнем от ее же сумочки.

Екатерина Тарасова, 16 лет.Со второй жертвой Балакин познакомился около магазина. Затащил в кусты, и дальше все по уже «проверенному сценарию».

Юлия Ланчина, 19 лет.К тому времени, как он ее встретил, она уже знала, что в городе орудует маньяк и даже рассказывала своим одногруппникам (училась на факультете психологии и коррекционной педагогики пединститута), как нужно себя вести при встрече с серийным убийцей. Злая ирония. Ей самой эти знания не помогли. Он обаял ее, вызвался провожать и задушил возле дома шнурками от ее кроссовок.