Ева Меркачёва - Град обреченных. Честный репортаж о семи колониях для пожизненно осуждённых

Еще трем женщинам чудом удалось вырваться из рук маньяка, и они не просто выжили, но смогли описать его. Благодаря им его и задержали.

Уже в колонии он не раз пытался завести знакомства по переписке. И вроде бы ему многие женщины отвечали. Жалели «бедного маньяка».

Дмитрий Балакин, кажется, не постарел особенно за решеткой. Говорит уверенно, часто сам себе противоречит, в ответ на болезненные вопросы отвечает в духе «не помню», «амнезия», «помешательство».

— Знаете, как вас называют?

— Мордовский маньяк. Мне такое прозвище не нравится. Ну а что я могу сделать? Успокаиваю себя тем, что это же просто чье-то мнение. Обидно, что журналисты не вникали в дело глубже. Тогда бы меня не называли так.

— Сексуальный маньяк— это человек, одержимый манией насиловать и убивать. Разве вы не такой?

— Нет, маньяк — человек больной. А я по заключению экспертов здоровый. И вообще, изначально я стал жертвой насилия, потом уже совершал сам преступления.

— Вы про ту байку, что вас изнасиловала девушка?

— Не совсем. Нет, меня не насиловали, если честно. Просто мне посоветовали так сказать. А я сам не подумал.

Вот как было. Освободился я из колонии условно-досрочно (речь об отсидке за грабеж на улице — отобрал сумку у женщины, за что получил пять лет . — Прим. авт. ), приехал домой, в город Кулебаки Нижегородской области. Начал работать, познакомился с девушкой. У меня с ней были нормальные отношения — как мне тогда казалось, обоюдные. В один прекрасный вечер она мне позвонила, предложила встретиться. Мы погуляли и совершили любовный акт на улице. Я ее проводил в тот вечер до дома. На следующий день она мне позвонила вновь и позвала встретиться. Я пошел на эту встречу, а там меня ждали уже трое мужчин. Они мне сказали: «Сядь в машину». Ударили. Как потом выяснилось, это был отец моей девушки и два его друга (один — сотрудник ОВД). И я в целях своей безопасности убежал. Они стали догонять. Я свернул на другую улицу, постучался в дверь какого-то дома. Но они меня настигли, с крыльца вытащили, стали избивать. И дальше как-то у меня все в жизни пошло наперекосяк. Но как пошло, так и пошло.

— После этой истории, считаете, все пошло не так? А как насчет того, что вы до этого были не единожды судимы?

— В детстве я угонял мотоциклы. Я все это делал из-за своих братьев, они были старше, они меня подталкивали. Я просто велся. Сначала задержали моего старшего брата, он на меня наговорил, и я поехал в СИЗО. Так я получил четыре судимости. Но я твердо решил исправиться. А эта история не дала возможности.

— Вы в итоге признались в изнасиловании той девушки?

— Да, эти трое мужчин меня под угрозами заставили так написать. И еще я дал расписку, что обязуюсь в течение недели отдать 100 000 рублей (о наличии денег моей девушке было известно, потому что я буквально на днях продал автомобиль). Дали неделю на сбор денег. Я домой пришел. У меня мамка по профессии медик, она оказала медицинскую помощь. А на третий день я взял и уехал в Саранск. Там у меня тетя жила. Пришел к тете домой, она меня не узнала (избитый же), дверь не открыла.

Что делать? Отправился я к своим учителям. Сначала к завучу школы № 1, где учился. Она меня выслушала, но помочь не могла, потому что сама живет не одна — муж, сын, подруга сына. Места, короче, чтоб меня оставить, не было. Посоветовала поехать к мастеру ПТУ, где я после окончания школы учился. Она послушала и отругала: «Натворите, а потом ездите, помощи просите».

Мне было обидно. И я решил вернуться обратно в Саранск, заночевать в подъезде дома тети (думал, утром смогу с ней переговорить, чтобы приняла). Ночью вышел сосед по лестничной клетке Александр, он сел со мной на лестнице, я ему рассказал, что со мной произошло, как есть. Про девушку, про вымогательство. Он вынес мне кресло, одеяло, чтобы я поспал в подъезде. А наутро отвез на стройку — там барак был, тепло. Ну, вот я там жил. Он меня поддерживал, давал деньги, медицинскую помощь оказывал (он по профессии медик, лечил разбитую голову). Вы понимаете, когда был на стройке, я там был один, у меня в сознании только и крутилось то, что произошло. И…

— Вы решили насиловать и убивать?

— Да ничего я не решал, оно все как-то… Что-то происходит в твоем сознании, ты не контролируешь, ты просто ведешься.

— И все-таки ответьте: вы мстили девушкам, правильно?

— Да я не знаю, мстил я или нет. Я там, на стройке, познакомился с А., с которой потом сожительствовали вместе. И нормально жили. А тех девушек, я их не знал ранее, это все произошло в один вечер.

— Разве в один вечер?

— Ну, не все три. Это все произошло в разные вечера. Короче, я с ними не был знаком. По делу написано, что я шел за ними, знакомился на улице.

— А что значит «по делу»? Вы не признаете или не помните?

— Я помню лишь только вспышки. И эти вспышки мне дают понять, что страшно даже от воспоминаний этого. Это ужасно. Раньше я себя во всем винил, сейчас я не считаю себя виноватым.

— Почему?

— Потому что, если человек доведен до какого-то состояния, вследствие каких-то обстоятельств, это же не его вина.

— То есть вы настаиваете: если бы не та история с изнасилованием вашей девушки, которого якобы не было, то вы бы не встали на тропу маньяка?

— Когда я уехал, вот эта девушка моя, она все-таки через четыре дня написала на меня заявление. Следователь, который вел проверку, матери моей предлагал, мол, отдайте деньги, и я закрою дело. То есть все хотели деньги. Мне не надо было убегать, наверное. Следователь же отказал в возбуждении уголовного дела, потому что было установлено, что половой акт произошел по обоюдному согласию. Надо им было принять меры к моему розыску и сказать, что я больной человек, и направить просто на соответствующий курс лечения. Надо было, чтобы кто-то мне помогал, кто-то меня понимал.

— Сожалеете сейчас, что все так вышло? Или «как пошло, так пошло», как вы выражаетесь?

— Ну… не то чтобы…

— Сколько лет вы уже за решеткой?

— 12 лет. Здесь лучше, чем в «Мордовской зоне» (ИК № 1 расположена в соседнем поселке. — Прим. авт.). И камера, и обустройство. И тут я работаю на швейном производстве.

— Жилетки шьете?

— Не только. Разное.

— Иски от семей потерпевших есть?

— Всего миллиона на два-три рублей. Погашаю потихоньку. 50 % с зарплаты вычитывают — это тысяч по пять в месяц.

— Получается, надо всю жизнь работать, чтобы какую-то часть покрыть.

— Да. Вот если бы как на Севере, где люди работают, у них зарплата больше 100 000. Можно было бы погасить иски за три года. Я готов в жестких условиях работать, если так вопрос стоит. Построили бы какую-нибудь северную тюрьму. Я сварщик по образованию, мог бы много зарабатывать. Мне вообще кажется, что в тюрьме можно работать более ударно, чем на воле. На воле отвлекает все время что-то. А здесь только работа.