Леонид Заика - Жертвы и палачи. По материалам процессов 1919–1953 годов

Катульский проявил глубокие познания в области боевой деятельности Красной Армии, бытовых деталей и личной жизни представителей высшего командования. Достаточно внимательно изучил политическую программу «военной оппозиции» (несколько раз при ее чтении откровенно скривился, что не понравилось Кернесу), реляцию Риббентропу, предложения Кернеса о способах переброски на советскую территорию, связей с лидерами упомянутой «оппозиции».

Отложив бумаги в сторону, Катульский заходил по комнате. Молчал долго, а когда снова заговорил, Кернес вдруг понял, что перед ним соотечественник. Почему его вдруг осенило, он так и не смог потом себе объяснить, но больше уже не сомневался: перед ним — бывший красный командир, такой же военнопленный. Может быть, именно поэтому Кернес в дальнейшем стал более решительным и потребовал от Шмидта немедленного свидания с Риббентропом. После уклончивого ответа заявил, что принципиальной важности вопросы правомочен решать только с Риббентропом или с кем-либо из числа руководящих сотрудников Министерства иностранных дел. Дескать, ему как представителю «военной оппозиции» — одного из ответвлений группировки Тухачевского — не пристало тратить время на второстепенные разговоры, которые не идут дальше обмена любезностями и организации приятных берлинских прогулок.

Хотя первый блин с Катульским испечь не удалось, контакты не прекратились. Через некоторое время Кернес узнал, что на этот раз жизнь столкнула его с комбригом И.Г. Бессоновым, бывшим командиром стрелковой дивизии. 26 августа 1941 года в районе Гомеля Бессонов сдался в плен немцам. На допросах рассказал обо всем, что знал. А что не знал — придумывал, дабы показать свою осведомленность. Сразу заявил о враждебном отношении к Советскому правительству и Коммунистической партии, выразил готовность служить новым хозяевам. Собственно, служить он начал еще до пленения, когда бросил подчиненных на произвол судьбы, и немцы это знали.

И все-таки, несмотря на столь явную симпатию Бессонова к немецким порядкам, в главном управлении имперской безопасности, куда его довольно быстро переправили, не торопились. До апреля 1942 года ончередовал антисоветскую пропагандистскую работу в концлагерях с «творческим» трудом: составлял план формирования карательного корпуса для подавления партизанского движения на оккупированной немцами территории. Тогда же по рекомендации представителя службы безопасности Альбрехта начал формировать штаб и выразил готовность возглавить этот корпус. На организационные дела ушло пять месяцев. А с сентября Бессонова освободили из лагеря и направили на службу в германскую разведку. В этом качестве он и предстал перед Кернесом.

Позже, когда Бессонов попал в руки сотрудников другого главного управления, но теперь уже контрразведки «Смерш», выяснилось, что не без его деятельного участия создавались и националистические карательные формирования — легионы, отряды, батальоны, повстанческо-диверсионные группы в советском тылу. Венцом его антисоветской деятельности стала организация Политического центра борьбы с большевизмом (ПБЦ), которым он руководил.

Время шло, беседы со Шмидтом, Бессоновым начали надоедать. Каждый день одно и то же: программа, связи, возможности, списки людей и т. п. Наверное, все трое уже знали наизусть, о чем завтра пойдет разговор, но тем не менее сохраняли видимость взаимной заинтересованности. И вдруг в начале декабря Шмидт сообщил Кернесу, что на следующее утро ему предстоит встреча с важной особой из СД. Эту ночь Кернес не спал. Он чувствовал, что его «одиссея» выходит на финишную прямую. Теперь: или — или.

Представитель СД прибыл на встречу в генеральской форме, назвался Крегером. Говорил мало, больше расспрашивал, внимательно слушал пояснения Кернеса. Вежливо, как бы извиняясь, заметил, что о сепаратном мире уполномочен вести речь как лицо частное, ибо Кернес не имеет официальных полномочий. В принципе же германское правительство готово вступить в переговоры о заключении сепаратного мира со всяким русским правительством, от которого получит надлежащие гарантии безопасности своих интересов. Конкретный разговор на самом высоком уровне (Риббентроп, возможно, и сам Гитлер) может вестись лишь при официальном визите в Германию представителей «оппозиции» с верительными грамотами.

Это уже близко к выходу на конкретные решения. Кернес чувствовал себя в тот день на седьмом небе: наконец-то свершилось! Он, видимо, еще не избавился от представлений о врожденной глупости и надменности пруссаков, внедрявшихся в сознание советских людей с самого детства.

Жаль, даже самые бесценные архивные документы не всегда сохраняют и передают мир человеческих чувств, эмоций и страстей. И можно только догадываться, что испытал Иосиф Яковлевич, когда услышал слова Крегера о предстоящей его переброске в Советский Союз для продолжения контактов и организации постоянно действующего канала связи с «военной оппозицией».

Уже на следующий день приступили к разработке плана перехода линии фронта, организации связи. Кернесу представлялся месяц на восстановление контактов с руководством «оппозиции», а с 28 января по 9 февраля 1943 года с советской стороны должна прилететь на самолете полномочная делегация. Посадка самолета на Сиверской. Позывные, частоты, время и режим связи зашифрованы в записной книжке Кернеса. Да, еще один важный момент: по прибытии на место Кернесу надлежало в первую очередь связаться со служащим шведского посольства в Москве Акселем. Сделать это лучше всего, опустив в специально оговоренный день в почтовый ящик посольства частично зашифрованное письмо от некоего Иванова. Запасной вариант перехода — участок фронта в полосе 177-й стрелковой дивизии, где представителя «оппозиции» будут ждать.

Некоторые разногласия возникли при обсуждении способа перехода линии фронта, предложенного Шмидтом. Он предлагал перебросить Кернеса по воздуху, чтобы не подвергать его жизнь излишней опасности при преодолении фронтовой полосы, а заодно и исключить таким образом почти неизбежную встречу с НКВД. Нежелательность общения с контрразведкой он обосновывал тем, что даже если в НКВД не сразу разоблачат Кернеса, то наверняка продержат долгое время в изоляции, подвергнут всевозможным проверкам, а потом установят слежку. Все это весьма нежелательно, поскольку может оказаться сорванной так хорошо задуманная операция.

Кернесу предложение Шмидта не понравилось своей излишней, как он выразился, детективностью. Его-то и вовсе не привлекала перспектива встречи со «Смершем», а при переброске самолетом вероятность этого возрастала. Единственную возможность избежать нежелательного свидания с органами Кернес видел в явке на передовой в расположение ближайшей воинской части, откуда его могли бы передать вышестоящему командованию.