Леонид Заика - Жертвы и палачи. По материалам процессов 1919–1953 годов

Думается, вовсе не установлением вины Кернеса были озабочены те, кто занимался его делом. Это хорошо видно из имеющихся в нем документов. Уже через несколько месяцев после 9 мая 1945 года, а кое-где и сразу после победного салюта, началась своего рода «охота на ведьм». Одной из майских директив Сталина предписывалось сформировать в тыловых районах 1-го и 2-го Белорусских, 1,2,3 и 4-го Украинских фронтов лагеря «для размещения и содержания бывших военнопленных и репатриированных советских граждан». 100 лагерей по 10 тысяч человек. Миллион. Машина репрессий заработала с новой силой.

Врагов, предателей, шпионов находили повсюду. Не расстреливали, как раньше, без суда и следствия: в залитой и без того кровью стране это было бы кощунством. В 1946 году вообще отменили смертную казнь. Но сроки — от 10 до 25 лет — применялись при малейших признаках преступления в конвейерном режиме. Понятно, что в такой атмосфере всеобщей подозрительности дело Кернеса выглядело бы странным и завершилось его оправданием. Считалось, что народ — а именно его именем вершилось беззаконие — вправе чествовать своих героев, карать своих врагов, в какую бы личину они ни рядились. И 14 декабря 1946 года Особым совещанием при Министерстве государственной безопасности СССР Кернес Иосиф Яковлевич был «заключен в тюрьму сроком на двадцать лет, считая срок с 19 января 1943 года».

15 декабря, очевидно еще не зная об этом постановлении, Кернес обратился к начальнику тюрьмы полковнику Миронову:

«Я голоден, истощен. Зная ваше чуткое отношение к людям, я уверен, что вы не допустите голодания советского человека в советской тюрьме. Я прошу несколько лишних ложек каши и супа. Только крайность заставляет меня клянчить увеличения пропитания.»

«Советского человека в советской тюрьме»… Горькой сатирой звучат эти слова. В немецком плену он использовал все мыслимые и немыслимые варианты, чтобы спасти свою жизнь, чтобы вернуться на родину. Там ему это удалось. Кернес выжил, вполне осознанно ступив на тропу физического и нравственного унижения. Банка консервов, пачка сигарет, пайка хлеба из рук заклятого врага не жгли ладони, но давали надежду прожить еще день, час. И в советской тюрьме она не оставляла его. Точнее, он не позволял ей сделать это.

Единственным отвлечением от отупляюще однообразных «зэковских» будней в течение многих лет стали письма, заявления Кернеса в различные инстанции. Сохранилось их несколько десятков. Это живые человеческие документы, позволяющие полнее представить не только их автора, но и атмосферу беззакония, попрания прав, достоинства личности, в которой не сломаться, не погубить себя словом и поступком могли только очень сильные, нравственно здоровые личности. Относился ли к таковым Иосфиф Кернес, судите сами:

«Министру Госбезопасности СССР Абакумову.

2.1.1947 г.

Прошу пощадить, помиловать ради всей прошлой жизни, ради детей, больной жены, стариков родителей, у которых я единственный сын… Быстрая служебная карьера привела меня к зазнайству, политическому ослеплению. Не трусость, не шаткость убеждений, а глубокая самонадеянность, уверенность в свою правду, способности как «глубокого политика» привела меня к моему преступлению, которое я проклинаю. Прошу дать возможность работой искупить вину перед Родиной… Полный глупого самомнения и уверенности в свои таланты, я ожидал впоследствии наград за свой «подвиг», который проклинаю теперь…»

«Министру Вооруженных Сил СССР

Маршалу Сов. Союза Булганину Н.А. 15.2.1948 года.

Обращаюсь к вам, гражданин министр, с просьбой о пересмотре моего дела. Откройте двери тюрьмы, дайте возможность обнять детей…»

«Министру внутренних дел СССР.

Владимирская тюрьма. 18.5.1948 г.

Зная Сталинскую заботу о людях в нашей стране, о справедливости, присущей нашей законности, я уверен, что ошибочный приговор в отношении меня будет пересмотрен, а обвинения в шпионаже сняты… Обращаюсь к вам, гражданин министр, с просьбой от выполнения которой зависит веемое будущее… Если есть к этому малейшая возможность, разрешите мне отправиться волонтером в Народно-освободительную армию Китая. Я сумею отдать свои знания, опыт, свою жизнь за справедливое дело освобождения китайского народа…»

Хоть в Китай, хоть на край света, только бы выжить сейчас, вырваться из этого ада. Тюрьма сменяла тюрьму. Время утекало безвозвратно. В Новочеркасской тюрьме Кернес принял решение переломить себя и работать, благо режим здесь оказался не слишком жестоким. Начал писать монографию «Фрагменты коммунизма» о становлении и развитии «общества будущего» в СССР. Где сейчас та рукопись в четырех томах — неизвестно, следы ее утеряны. Задумывался Иосиф Яковлевич и об организации подвижных укрепленных районов, создании стратосферного дирижабля. Рисовал схемы, пытался делать макеты. Одни считали это развлечением, другие — придурью, третьи с усмешкой рвали, ломали, сжигали сделанное.

В то время он боролся уже не со следователем и надзирателями — с собой. Выжить или умереть теперь зависело только от него одного. И он дождался 1953 года.

«Министру внутренних дел СССР. Владимирская тюрьма. Штамп: подано 29 июля 1953 г. 13 ч. 05 мин.

Прошу пересмотреть…» Дальше уже известный пересказ злоключений.

«Генеральному прокурору СССР от заключенного Кернеса. Владимирская тюрьма МВД. Принято 29.1.54.

Гр-н Генеральный прокурор, дело, по которому я осужден в декабре 1946 года Особым совещанием МГБ к двадцати годам тюремного заключения, представляет собой одно из тех необоснованных и беззаконных дел, которые создавались преступной шайкой Берии — Меркулова — Абакумова, стремящихся истребить как можно больше кадров партийно-политических работников, преданных Коммунистической партии и ее Центральному Комитету…»

Он уже боялся верить в возможность обретения свободы. Но времена менялись, и на этот раз его обращение дошло до цели. В стране развернулась массовая кампания по реабилитации незаконно репрессированных лиц. Дело Кернеса затребовала Главная военная прокуратура. Резолютивная часть заключения военного прокурора от 25 декабря 1954 года, пожалуй, не менее уникальна, чем сочинения Кернеса в период его пребывания в германском плену:

«Таким образом, из материалов дела усматривается, что в действиях Кернеса не установлено умысла совершить измену Родине. Вместе с тем, осуществляя намерение спасти себе жизнь, он допустил клеветнические, провокационные измышления в отношении внутреннего положения Советского Союза, составил в антисоветском духе обращение на имя Гитлера и Риббентропа, что должно рассматриваться как антисоветская агитация.»