Леонид Заика - Жертвы и палачи. По материалам процессов 1919–1953 годов

Вот это да! По-прокурорски выходит, что Кернес агитировал в антисоветском духе… Гитлера и Риббентропа. Тут впору думать, что, не будь его посланий, главари фашистской Германии прониклись бы к нашей стране любовью.

Логика чиновников от юриспруденции просто убийственна, а пути поистине неисповедимы. Хорошо хоть, что этим писакам уже не было дано остановить очистительный процесс, начавшийся после смерти Сталина и устранения Берии. Выходит, они так и остались в плену сознания образца 1937 года, так и остались перестраховщиками, опасаясь за свою задницу и действуя по принципу «лучше перегнуть, чем ослабить». А потому вполне закономерно последовавшее за сим в апреле 1955 года соломоново решение. Отказав фактически человеку в реабилитации, Главная военная прокуратура предложила комиссии по пересмотру дел на лиц, осужденных за контрреволюционные преступления, переквалифицировать действия Кернеса на ст. 58–10 часть 2 УК РСФСР (антисоветская агитация и пропаганда в военной обстановке) и снизить ему меру наказания.

Однако и в той комиссии недостатка в перестраховщиках не было. Представление прокуратуры о снисхождении к Кернесу оставили без удовлетворения. В сентябре 1955 года в связи с Указом Президиума Верховного Совета СССР об амнистии, приуроченной 10-летию окончания Второй мировой войны, наказание Кернесу сократили наполовину и выпустили его на свободу.

Между тем освобождение от неотбытой части наказания по акту амнистии вовсе не означает констатацию невиновности человека, его нравственной и правовой реабилитации. А чтобы смыть с себя клеймо «врага народа» Кернесу, как воздух, требовалось и то, и другое. Иначе ему — бывшему коммунисту и разжалованному политработнику полностью закрыт доступ к работе по своей профессии. Терять, как говорится, нечего. Второй раз не посадят. И, окончательно осмелев, едва глотнув за воротами тюрьмы свежего воздуха, он снова взывает о справедливости:

«Заведующему административным отделом ЦК КПСС от члена КПСС с 1932 года Кернеса… 15.10.55 г.

Несколько дней назад благодаря амнистии от 17 сентября сего года, я оказался на свободе. Для того, чтобы вновь начать жизнь, суметь трудом искупить мой поступок, необходимо снять с меня обвинение, реабилитировать. Только это позволит мне вернуться вновь в ряды партии. Я лишился семьи, ибо еще в 1942 году моя жена получила извещение о моей смерти и сошлась с другим человеком. Не имею ни опоры, ни места в жизни. Что же делать? Становиться разнорабочим, имея три высших образования?»

В 1947 году, припомним, он писал о своей любви к детям, желании обнять их, о больной жене и родителях… И еще 14 лет, до самой смерти в 1969 году, Кернес будет писать и писать в разные инстанции — требовать, просить, умолять, чтобы к нему проявили внимание. Но лишь в 1989 году появится на свет столь желанный для него документ, которого он не дождался:

«Проанализировав и оценив имеющиеся в деле доказательства в их совокупности, считая их достоверными и вполне достаточными для объективного вывода, военный прокурор пришел к мнению, что действия Кернеса, как они изложены в материалах дела, не образуют состава преступления, предусмотренного ст. 58-1 «б» УК РСФСР, так как он в ущерб военной мощи СССР, государственной независимости или неприкосновенности его территории ничего не совершил, а написание им писем на имя государственных деятелей Германии и сообщение на его допросах тех ложных сведений о несуществующей в СССР военной оппозиции нельзя признать переходом на сторону врага. На основании изложенного считаю, что Кернес И.Я. осужден необоснованно. Руководствуясь ст.35 ч.І закона «О прокуратуре СССР», прошу: Постановление Особого совещания отменить, а дело в отношении Кернеса И.Я. прекратить за отсутствием состава преступления».

С позицией прокурора отдела Главной военной прокуратуры согласился и военный трибунал. Оказывается, в деле все ясно и просто. Что это: свидетельство элементарного внимания, правовой справедливости или проявление новых подходов к человеку? Здравый смысл возобладал. Решение о реабилитации состоялось. Правда, с большим запозданием, отчего восстановленная справедливость ничего не принесла ни самому Кернесу, ни его умершим родителям, и уж, конечно, его детям, которые с малолетства ничего не знали о своем отце, поскольку жили с отчимом и носили другую фамилию.

Ну а нам остается только задать несколько риторических вопросов. Как в нашем случае квалифицировать и оценивать деяния членов Особого совещания, на долгие годы отправивших в тюрьму невиновного человека, искалечив его судьбу, сломав его жизнь? Как квалифицировать черствость всех тех, кто мог, но не захотел исправить допущенное зло? Наконец, как оценить слова и поведение Кернеса на тех крутых жизненных маршрутах, которые уготовила ему судьба?

У замнаркома обороны маршала Г.И. Кулика 5 мая 1939 года пропала жена. Днем ушла и не вернулась ни вечером, ни на следующий день. Вообще-то случалось и раньше, что она не ночевала дома, поэтому сначала Григорий Иванович отнесся к происшедшему спокойно. Но когда Кира Ивановна не пришла и через двое суток, Кулик забеспокоился. Заставил адъютанта обзванивать всех знакомых — никто ничего не знал. В милиции — тоже. Кулик обратился к Берии. Почему именно к нему — наркому внутренних дел страны? Были на то основания, но об этом позже. Лаврентий Павлович выслушал его и сказал, что пока помочь не в состоянии — Симонич-Кулик его люди не должны вроде бы заниматься.

— Да ты не расстраивайся. Все выясним. — Берия говорил участливым тоном, а глаза холодно поблескивали из-под стекол. Когда они на мгновение задержались на наградах Кулика, тому начинало казаться, что сейчас брызнут льдистыми осколками.

— Но ведь ее нигде нет.

— Говорю тебе, не волнуйся. — Берия протянул руку. — Не иголка же в сене. Найдем, дорогой…

Просто так затеряться Кира не могла. Лаврентий Павлович прав — не иголка в сене. Она была женщиной видной. Сказывалась благородная порода. Резкое, с характерными еврейскими чертами лицо ее приветливостью и обаянием теплоты не отличалось, но и назвать его ординарным не всяк решился бы. Эффектная дамочка была. И прекрасно знала это. Одевалась красиво, со вкусом и броско — как подобает маршальской жене. Очень любила ездить на торговые базы за очередными приобретениями. В ее исполнении это было похоже чуть ли не на выезд — самоличный выезд — правящей особы к благодарным подданным за сбором оброка.

Выглядело это всегда неким подобием театрального действа. Вот машина с Куликшей медленно въезжает на территорию военторговской базы. Мадам, брезгливо, кончиками пальцев подержав ручку дверцы, предупредительно распахнутой водителем, выплывала из салона. Небрежно кинув встречавшим, доставала пачку дамских папирос — только «Фестивальные», с эдаким длинным аристократическим мундштуком.