Леонид Заика - Жертвы и палачи. По материалам процессов 1919–1953 годов

«Надо все делать максимально просто, естественно. Чтобы легенда была предельно жизненной», — рассудительно говорил он. С этим был согласен и Крегер. И родилась идея «побега» из концлагеря. К ее осуществлению приступили незамедлительно. 21 декабря Кернес в сопровождении неизменного фельдфебеля Земмеля и разведчика, назвавшегося Николаем Николаевичем, отправился из Берлина ближе к линии фронта. Напутствуя его, Крегер серьезно говорил об исторической ответственности, важности возложенной им на себя миссии. Много теплых слов сказал и Бессонов.

Письма Василевскому и Тимошенко были заготовлены заранее. В том, что Кернес знал о них, сомневаться не приходится. Только непонятно, почему в одних случаях он подтверждал это, а в других говорил, что не ведал об их существовании? Прояснить все конца оказалось затруднительно, «висячих» вопросов набиралось так много, что надежды ответить на них таяли с каждым новым поворотом в развитии событий. Хорошо, что в конце войны в поле зрения «Смерша» оказалась фигура Бессонова. Тогда и стало ясно, что он, запанибрата обращаясь к Василевскому, не просто блефовал. Вот что Бессонов сказал после своего ареста на допросе 20 июня 1945 года: «… ни с Шапошниковым, ни с Василевским я никогда знаком не был и не знал до этого и самого Кернеса. Письмо к Шапошникову и Василевскому я направил в провокационных целях и сделал это с ведома и согласия Шмидта. Последний вручил этот документ Кернесу перед переброской его в Советский Союз — об этом говорил впоследствии сам Шмидт».

Еще меньше оснований обращаться с письмом к маршалу Тимошенко имел «генерал Крегер». Из показаний Бессонова, Власова и других бывших советских военнопленных, контактировавших со Шмидтом и Крегером, из документов гестаповского архива хорошо просматривается истинная роль этого бесспорно опытного фашистского разведчика. Кернесу нужен был высокий чин из руководства министерства — пожалуйста. Причем тут же переход от слов к делу. Выходит, в кошки-мышки играл вовсе не Иосиф Яковлевич, а играли с ним. И ему позволено было в этой игре лишь исполнить роль той самой мышки, обреченной стать легкой добычей кота. Весь расчет провокации строился на том, что Кернес не только непременно попадется в руки контрразведки «Смерш», но у него обязательно должны обнаружиться подметные письма, компрометирующие видных советских военачальников.

Прежде чем попасть в Любань, Кернесу и его спутникам пришлось побывать в Риге, Гатчино, где их разместили вместе с боевиками истребительного (карательного) отряда, целиком состоявшего из советских военнопленных.

Тоскливые были дни, и время убивали в разговорах. Николай Николаевич однажды предложил Кернесу не форсировать переворот в Советском Союзе. Тот удивился: почему так?

— За лето произойдут такие события, которые самым решительным образом повлияют на положение дел на восточном фронте, — уклончиво ответил Николай Николаевич.

— Это очень интересно, но что же это за события?

— Всего я сказать вам не могу, знайте лишь, что в мае-июне будет объявлена мобилизация всехрусских военнопленных в Германии. Мобилизацию проведет сформированное в Смоленске новое русское национальное правительство.

— Уж не с Власовым ли во главе?

— Именно с ним. Войдут в него и другие самые видные русские и известные в России люди.

Он назвал Викторова, Бессонова, еще кого-то из состава руководства Русской национал-социалистической партии. Это были очень важные сведения, как окажется потом, во многом соответствовавшие действительности. И вполне естественны вопросы: кто такой Николай Николаевич? Почему он вдруг разоткровенничался с малознакомым человеком, отправлявшемся при содействии гитлеровцев за линию фронта, туда, где их обоих уже причислили к изменникам? Что им руководило: пробудившаяся совесть, инструкции «шефов», стремление оказаться причастным к будущему дележу государственной власти? Известно, что Николай Николаевич, он же Штурм, он же Гайдученко и т. д., в свое время добровольно перешел на сторону немцев, служил им верой и правдой в военно-разведывательных органах. Занимался главным образом вербовкой агентуры из числа русских военнопленных и переброской их на территорию СССР. Настоящую его фамилию назвать без опасения ошибиться не представляется возможным. Правда, в июне 1944 года в лагере Заксенхаузен Бессонов встретился с бывшим лейтенантом Красной Армии Рудченковым. Вместе с ним готовили к отправке завербованных.

В разговоре вдруг непроизвольно всплыла фамилия Кернеса. Рудченков спохватился:

— Так ведь я его переправил в районе Пскова. С неделю готовили, переодели в пленного красноармейца, снабдили документами, как положено человеку для побега, продуктами на пять суток. И — с Богом.

— И как все закончилось?

— Чего не знаю, того не знаю. Больше ни видеть Кернеса, ни слышать о нем не доводилось. Я его доставил до штаба роты с завязанными глазами. И все.

Один и тот же человек Николай Николаевич и Рудченков, разные ли они люди — утверждать довольно сложно. Но если он рассказал Кернесу о будущих власовцах, их планах не без умысла, а с расчетом на его встречу с советской контрразведкой, дело приобретает иной оборот, и смотрится Николай Николаевич совершенно иначе.

Что было с Кернесом дальше, мы знаем. Поздним декабрьским вечером его провели через линию фронта, указали направление дальнейшего движения. Его ожидала встреча с капитаном Алешиным. И, как нам уже известно, не только с ним.

15 января 1943 года начальник Следственной части Особых отделов НКВД СССР майор госбезопасности Павловский вынес постановление об аресте Кернеса Иосифа Яковлевича:

«Кернес, являясь комиссаром полка, в июне 1942 года без сопротивления сдался немцам в плен. Будучи в плену, изменил Родине и на допросах выдал врагу известные ему данные о воинских частях Красной Армии. В лично составленных им документах в адрес руководителей германского правительства сообщал клеветнические данные о внутреннем положении Советского Союза. Предложив свои услуги германской разведке, был ею завербован и со специальным заданием переброшен на территорию Советского Союза».

Мера пресечения, а точнее, воздействия на опасного преступника — «подвергнуть аресту и обыску». По поводу этих мер составлен специальный документ — своеобразная дань законности, хотя и несколько запоздалая. Получается, Кернес две недели гулял на свободе, и его не обыскивали. Но не в этом суть. Главное — формальности были соблюдены. Санкционировал арест Главный военный прокурор Красной Армии Носов. Во всяком случае, подписан документ его именем. Утвердил постановление заместитель наркома внутренних дел комиссар госбезопасности 3 ранга Абакумов.