Леонид Заика - Жертвы и палачи. По материалам процессов 1919–1953 годов

— О какой обеспеченности старости наших командиров можно говорить, — возмущался Власов, — если они в любой момент могут быть репрессированы, несмотря на все свои прошлые заслуги. Другое дело — офицер германской армии, уважаемый, самостоятельный в своих действиях, располагает круглой суммой накоплений и достойной пенсией при своей отставке.

Вроде бы нормальная человеческая неудовлетворенность, понятные человеческие слова. Если честно, то ведь будто сегодня, сейчас они произнесены. И думами о нынешнем нашем офицерстве продиктованы, ибо не утратили своей актуальности до настоящего времени. Но давайте теперь представим другое: время описываемых событий. Безусловно, каждый волен думать и говорить о том, что его больше устраивает, а что — нет, но за окном — лагерь для военнопленных, 1942 год, разрушенная, кровоточащая страна… И на таком драматичном фоне — личные обиды, карьера, чужие банковские счета.

Наверное, и в самом деле Власов очень крепко любил только себя, веровал в величие своего гения, в свое полководческое предназначение. Но до плена верили в него и другие: И.В. Сталин, С.К. Тимошенко, Г.К. Жуков, М.П. Кирпонос. Он же всех их скопом причислил к выскочкам, карьеристам, выдвиженцам не по деловым, а по политическим соображениям. Даже Жукова, своего, можно сказать, наставника и опекуна до определенного момента, считал неталантливым, грубым человеком. Взглядов своих не скрывал, скорее, наоборот, бравировал крайностью и оригинальностью суждений.

Такой вот партнер по преферансу оказался у Кернеса в Винницком лагере для военнопленных. Да и только ли по преферансу? Скорее, в большой игре, где главной ставкой была жизнь.

В тот день генерал Власов был хмур и задумчив. Взялся тасовать карты, но при этом не балагурил, как обычно, делал все сосредоточенно, даже, как показалось Кернесу, тоскливо. Расписать «пульку» не удалось по его же, Власова, вине — вдруг отбросил карты, решительно встал из-за стола:

— Прошу извинить, но игру мы продолжим позднее, и, видимо, в других, надеюсь, лучших условиях. Сейчас же мне хотелось бы поговорить с Иосифом Яковлевичем.

Когда они остались одни, Кернес узнал, что его переводят в лагерь города Хамельбург в Баварии. Вместе с ним туда отправятся еще несколько пленных, в том числе и комбриг Дворкин. Власов рассказал все, что ему удалось узнать о том лагере, специально предназначавшемся немцами для командиров Красной Армии. Потом Кернесу оставалось только удивляться осведомленности бывшего генерал-лейтенанта о контингенте и существовавших там порядках. Действительно, как и утверждал Власов, в лагере одновременно содержалось от 300 до 1500 пленных советских офицеров. Заключенные были разбиты на несколько рот: генералы и полковники, штабные офицеры, строевые командиры.

Среди встреченных Кернесом в Хамельбурге были генералы Понеделин, Наумов, Щербачев, полковники Голиков, Таванцев, Сидоров, полковые комиссары Шницер, Орлов, военинженер 1 ранга Смирнов, майор Ерухимович. Разными путями попали они сюда, по-разному сложились их судьбы. Бывший помощник начальника разведуправления Красной Армии (фамилию его Кернес позабыл) в плен к немцам был буквально доставлен летчиком-изменником, когда летел на фронт для вступления в новую должность. Понеделина захватили тяжело раненым, как и генерала Карбышева, усиленно пытались сломить, заставить работать на себя и создаваемую Русскую национальную армию. Не удалось.

Но были и другие. Не меньше немцев усердствовали в пропаганде германского образа жизни Наумов, Таванцев и Голиков — наиболее рьяные и последовательные члены Национально-социалистического союза. Они создали в лагере свой клуб, где регулярно выступали с докладами типа «Коммунизм и национал-социализм», «Экономические ресурсы СССР в 1943 году». Проводили беседы о возможностях страны в войне с Германией, обсуждения выступлений газет «Клич» и «Новое слово». Организовали своеобразную школу, которая занималась, как официально извещалось, написанием истории советско-германской войны, а в действительности — сбором шпионских сведений.

Интересно было бы познакомиться с творчеством «выпускников» той школы, узнать, что же они писали и о ком. Вряд ли она рассказывали, как до последней возможности сражались командующий, генералы и офицеры штаба Юго-Западного фронта и как подло бросил своих подчиненных, как готовился к сдаче в плен бывший командир дивизии того же фронта полковник Та-ванцев. Как шел к предательству полковник Голиков… Объектом их исследований не могла быть историческая истина, ибо цель перед ними немецкие хозяева ставили вполне определенную — обосновать необходимость борьбы с Советской властью, с засильем большевиков. Иудин труд оплачивался дополнительной миской супа. И они старались изо всех сил.

Кернесом «историки» интересовались недолго, правда, не по собственной вине: интерес немцев к нему оказался существеннее. Первым контакт с ним установил офицер Орналь. После нескольких бесед он предложил Кернесу написать письмо германскому правительству, что тот охотно и сделал — не впервой. Письмо отправилось к адресату, а Орналь сообщил Кернесу, что в скором времени ему доведется съездить в Берлин к самому начальнику восточного департамента тайной полиции.

Дело продвигалось достаточно успешно, и Кернес решился обратиться к Орналю с собственной просьбой. Оказывается, руководство этого лагеря тоже периодически организовывало проверки пленных, главным образом в целях выявления евреев. Кернес уговорил освободить его от этой неприличной для него процедуры. А вскоре он уже был вместе с Голиковым и еще одним военнопленным в Берлине, на набережной Шлиффена, в доме № 7. Там его ждали беседы с представителем Министерства иностранных дел Стинесом, гауптштурмфю-рером Шмидтом и бывшим командиром дивизии Красной Армии, лидером Русской национал-социалистической партии полковником Викторовым.

На Викторова его «вывел» Стинес. Зашел разговор о полномочиях Кернеса как представителя советской оппозиции для переговоров с немецким правительством. Стинес заявил, что германские власти намерены иметь дело только с одной Русской национальной партией. И тут же спросил:

— Если ваша партия существует и имеет много сторонников, как вы утверждаете, почему до сих пор среди многих тысяч военнопленных не нашлось ни одного ее члена? Вы ведь первый, кто заявил о существовании национальной организации в СССР.

Кернес такого вопроса ждал давно и был готов ответить:

— Я уверен, что в большой массе военнопленных есть наши люди. Но они не имеют права говорить об организации кому бы то ни было, чтобы не подвергать опасности своих товарищей. А полномочия вести переговоры предоставлены мне.