Леонид Заика - Жертвы и палачи. По материалам процессов 1919–1953 годов

Убедительным свидетельством подобного подхода служит приговор адмиралу А.М. Щастному, которого Ревтрибунал при ВЦИК Советов осудил к расстрелу, хотя до этого постановлением II Всероссийского Съезда Советов смертная казнь была отменена. Приговор привели в исполнение немедленно. Большевики не соблюдали даже ими же принятые законы.

Примечательно на сей счет высказывание И.В. Сталина, своеобразно объяснившего немецкому писателю Эмилю Людвигу обоснованность практики превышения трибуналами своих полномочий в части назначения наказания: «Мы совершили ошибку, проявляя подобную мягкость по отношению к врагам рабочего класса. Если бы мы повторили и дальше эту ошибку, мы совершили бы преступление по отношению к рабочему классу, предали бы его интересы. И это вскоре стало совершенно ясно. Очень скоро выяснилось, что чем мягче мы относимся к нашим врагам, тем больше сопротивления эти враги оказывают… Мы поняли из опыта, что с этими врагами можно справиться лишь в том случае, если применять к ним самую беспощадную политику подавления» [8] Большевик. 1932. № 8. С. 35. .

Поощряемые властью члены первых ревтрибуналов — «неопороченные» граждане, не знавшие толком даже русской грамоты, забросившие крестьянскую соху и фабричный верстак, очень скоро расселись на всех этажах судебных инстанций. Прочно усвоенное с первых революционных лет пренебрежение к праву и стремление все решать согласно своим собственным представлениям о целесообразности на основе революционного правосознания засело в их умах навсегда.

В сфере судопроизводства прекратили свое существование такие процессуальные нормы, как состязательность, право на защиту, равенство перед законом и судом, гласность. Свобода публичной критики советской действительности, в том числе и трибунальского правосудия, во-первых, пресекалась цензурой, а во-вторых, если она все же попадала в газету, автор, а заодно и издатель могли попасть под специально учрежденный для пресечения подобной смелости Трибунал печати.

Так, с поощряемых Советской властью игнорирования законов, пренебрежения правом начинался всеобщий произвол, который неизбежно должен был привести к массовым репрессиям. Противодействия этот процесс не встречал, а потому набирал силу, расширялся, расползаясь из столицы до самых окраин государства.

Существует ряд критериев, которые характеризуют правящий режим как террористический, репрессивный. Это диктаторская форма правления, которая отбрасывает все предшествующие достижения демократии, в том числе в сфере судопроизводства, упраздняет прогрессивные законы, сворачивает деятельность правозащитных институтов и правоприменительных учреждений, призванных охранять права и свободы граждан, изгоняет оттуда опытных профессионалов, заменяя послушными исполнителями воли правящей номенклатуры. Это вмешательство партийно-государственного аппарата в деятельность суда, прокуратуры и силовых структур. Это идеологическое обоснование репрессивных мер наличием «врагов народа» и необходимостью беспощадной борьбы с ними, пресечение малейшей критики курса, проводимого в стране. Наконец, это создание атмосферы вседозволенности и безнаказанности организаторов и проводников репрессивной политики, которым правящая верхушка развязывает руки, побуждая решать вопросы, руководствуясь исключительно соображениями «революционного правосознания» и «революционной целесообразности».

На пресловутую целесообразность списывали самые жестокие внесудебные расправы. Ею с легкостью оправдали расстрел последнего российского императора и членов царской семьи, свертывание расследования дела Колчака и казнь адмирала. Уже первые внесудебные расправы над противниками породили в сознании новой власти ощущение безнаказанности за физическое устранение неугодных лиц.

Характерна в этом плане и ликвидации террористки Фанни Каплан. Если за расправами над царствующей семьей и одним из вождей Белого движения еще можно усмотреть стремление большевиков избежать возможных политических и военных осложнений, то в случае с Каплан ничего подобного не было и в помине. Чтобы хоть немного разобраться в этой так и оставшейся темной истории, для начала резонно поставить самый первый в любом расследовании вопрос: кому было выгодно устранение В.И. Ленина? Практический расклад показывает, что в партии большевиков и Советской России на тот момент второй фигурой являлся Лев Троцкий. Реальный конкурент в лице Сталина появился у Троцкого уже потом, после Гражданской войны. Получается, что с устранением Ленина, его место наверняка досталось бы Троцкому. Значит именно он — самая заинтересованная фигура.

При желании следствие и суд без особого труда были способны установить заказчиков и организаторов покушения. Слабую, истеричную женщину не так уж сложно заставить во всем признаться. Раскалывались и не такие, наговаривая на себя то, чего никогда не совершали. Трудно поверить, что из Каплан не стали выбивать признания из гуманных соображений, поскольку объявленный вслед за этим красный террор унес многие тысячи человеческих жизней. Но раз в отношении террористки на это не пошли, значит кто-то очень сильно не хотел установления истины. Потому-то дело Фанни Каплан не довели до суда.

Продолжая рассуждать с этих позиций, зададимся еще одним вопросом: мог ли комендант Кремля Павел Мальков — фигура в общем-то безвластная, пристрелить Каплан без приказа сверху? Скажем, от того же Троцкого? Или хотя бы Крыленко — председателя Ревтрибунала при ВЦИК РСФСР, за которым числилась арестованная террористка и которому надлежало рассматривать дела подобной категории? Что ни говори, а речь идет о попытке убийства главного вождя революции. Вывод однозначен: убийство Каплан диктовалось нежелательностью судебного процесса над ней. Гораздо проще объявить ее эсеркой-террористкой, каковой она и вошла в историю, хотя в партии эсеров никогда не состояла, и использовать случившееся как повод для развертывания широкомасштабного красного террора.

Некоторые примеры «целесообразности» просто поражают своей невероятностью. Казалось бы, такого вообще не может быть. Но ведь было!

С окончанием Гражданской войны произвол в деятельности ревтрибуналов, их неподконтрольность центральной власти, а главное — демонстративное пренебрежение советскими законами, коих было принято огромное множество, перестали устраивать большевистское руководство. И вот после пяти лет массового террора, в 1922 году, для установления единообразного понимания советской законности во всей стране, «несмотря ни на какие местные различия и вопреки каким бы то ни было местным влияниям», была возрождена прокуратура, основанная в свое время Петром Первым для защиты правовых устоев государства. Вводились должности Прокурора Республики и его помощников при Верховном Суде СССР, а также при Военной коллегии Верховного Суда и при нижестоящих военных трибуналах для осуществления прокурорского надзора. Привлекаем внимание к этому обстоятельству потому, что рассмотрение уголовных дел о так называемых контрреволюционных преступлениях, по которым впоследствии были репрессированы сотни тысяч людей, входило в компетенцию военных трибуналов, а на военную прокуратуру был возложен надзор за их расследованием органами ОГПУ-НКВД и поддержание обвинения по этим делам в военных трибуналах. По архивам Главной военной прокуратуры удалось проследить, как складывался механизм репрессий, как целесообразность постепенно переродилась в беззаконие и произвол в деятельности ОГПУ-НКВД, а затем парализовала и систему правосудия.