Леонид Заика - Жертвы и палачи. По материалам процессов 1919–1953 годов

Кузьмин, что называется, зрил в корень и задолго до массовых репрессий 30-х годов предупреждал о последствиях беззаконий. В одной из его докладных указывалось:

«Условия, в которых осуществляется надзор за деятельностью органов ГПУ, заставляют желать многого. Часто встречающимися явлениями до сих пор остаются необоснованные аресты, расплывчатость предъявленных обвинений, преувеличение перспективы дела, имеющие последствиями срыв уголовного процесса или прекращение дела, по которому обвиняемые содержались под стражей. Тактическая линия прокуратуры в надзоре за деятельностью особых отделов должна сводиться к курсу на максимальную настойчивость при одновременном стремлении избегать конфликтов. Кузьмин писал, что работа по наблюдению за особыми отделами ОГПУ — менее благополучная область надзора прокуратуры. По его словам, «Основная причина коренится в тенденции работников особых отделов рассматривать прокурорский надзор как институт, имеющий узко формальное наблюдение. Поэтому законные требования прокуроров встречают зачастую известное сопротивление. Что касается личного состава уполномоченных работников, занятых производством дознания и следствия, то они в массе своей еще недостаточно подготовлены к выполнению обязанности, особенно со стороны уменья владеть кодексами…» [9] Архив ГВП. Дела 1926/27 гг. (Наряд с перепиской «О взаимоотношениях с особыми отделами»)

Столь откровенно на карательные органы революции еще не замахивался никто. И с этого участка работы Кузьмина очень скоро убрали. Однако взятый им курс продолжили другие. Преемник Кузьмина на посту старшего помощника прокурора Верховного Суда СССР по военной прокуратуре П.И. Павловский идет ещё дальше. Он не только выступает против нарушений законности в деятельности следователей особых отделов ОГПУ, но и подвергает критике уже самого Ульриха. В своем докладе на Всесоюзном совещании военных прокуроров в мае 1928 года, повернувшись в сторону сидевшего на трибуне председателя Военной коллегии Верховного Суда СССР, он произнес: «Мы считаем необходимым персону Ульриха отделить от председателя Военной коллегии, и, если как к товарищу подходим к нему с величайшим уважением и почетом, то как Председатель военной коллегии он, по нашему мнению, совершает ошибки» [10] Стенограмма совещания. Архив Главной военной прокуратуры. Папка «Внутренний наряд». 1928. . Сказано это было в связи со все более обнажавшейся тенденцией военных трибуналов и их руководителя Ульриха к ужесточению мер наказания за так называемые контрреволюционные преступления. Опасения относительно «персоны Ульриха» оказались пророческими.

Характер контактов между особыми отделами и военными прокурорами обсуждался в феврале 1926 года на специальном политсовещании в Московском военном округе. В принятой большинством голосов резолюции отмечались слабые правовые знания представителей ОГПУ, приводились конкретные факты нарушения ими законности и был поставлен вопрос о недопустимости любых отступлений от правовых предписаний, чем бы они ни оправдывались. То есть, по существу предлагалось покончить с пресловутой «целесообразностью». Главный инициатор политсовещания военный прокурор округа С.Н. Орловский предложил организовать цикл занятий со следователями ОГПУ по изучению основ уголовного и процессуального права, выразил готовность взять на себя организацию обучения. Но представитель ОГПУ — начальник особого отдела округа придерживался на сей счет иного мнения и на предложение прокурора отреагировал однозначно: «Мои уполномоченные не нуждаются в инструктировании извне».

Странная складывалась ситуация: органы прокурорского надзора, сталкиваясь с нарушениями законности, вместо решительного применения предоставленных им полномочий выступали с какими-то робкими рекомендациями. В докладах наверх — явно извинительный тон за проявленную смелость. Объяснялось все, видимо, внедрившимся в сознание ощущением всемогущества руководителей и сотрудников ведомства В.Р Менжинского, продолжавшейся по инерции со времен Гражданской войны порочной практикой, когда право и суд являлись синонимами расправы с «классовыми врагами».

В рапорте на имя Прокурора Союза ССР от 24 февраля 1928 года Павловский привлек внимание именно к тем обстоятельствам, которые впоследствии привели к массовым репрессиям:

«Деятельность ОГПУ регламентирована многими закрытыми для прокурорского надзора инструкциями и актами. Приходится применять дипломатию (законодательных актов нет), основываясь лишь на товарищеских взаимоотношениях, в противном случае, лишившись товарищеских взаимоотношений и не имея законных оснований для предъявления соответствующих требований в порядке надзора, — рискуешь потерять и этот надзор «семейного порядка». Нужно такой неопределенности во взаимоотношениях с органами ОГПУ положить конец. В силу важности вопроса и его принципиальности считаю необходимым поставить его во весь рост, вплоть до партийных органов».

Обратите внимание: на самом верху служебной иерархии государства уже тогда разместились партийные органы. И если ставить вопрос «во весь рост» — то перед ними. Павловский формулирует конкретные предложения и представляет их в Политическое управление Красной Армии и в Прокуратуру Верховного Суда СССР. Очень ответственный, рубежный момент во взаимоотношениях двух ведомств — ОГПУ и военной прокуратуры.

Призыв прокурора Военной коллегии Верховного Суда не остался без внимания. Один из руководителей ОГПУ — Я.К. Ольский тут же запросил в прокуратуре конкретные данные об отмеченных фактах нарушений законности. Даже по его кратким пометкам на полях документов и записям, адресованным Павловскому, можно судить, насколько далеко умел смотреть этот человек, как хотел предупредить своих заносчивых коллег-чекистов об опасности пренебрежения нормой закона, уберечь их от произвола при решении людских судеб. Тогда Ольский понял Павловского. Сотрудники ОГПУ совместно с военными прокурорами разработали циркуляр, который требовал от всех начальников особых отделов, сотрудников ОГПУ и военных прокуроров обеспечить соблюдение законности, принять меры к исключению взаимных претензий.

Сохранилось восемь различных проектов того совместного циркуляра. Восемь! Настолько сложным и кропотливым оказался процесс устранения взаимных разногласий. Но они были преодолены, как только обе стороны поняли необходимость пойти на обоюдные уступки. Пожалуй, это одно из немногих свидетельств того, как в конце 20-х годов интересы дела для руководства ОГПУ и военной прокуратуры поднялись выше ведомственных амбиций и, можно даже сказать, совпали. Был шанс покончить с беззаконием.