Леонид Заика - Жертвы и палачи. По материалам процессов 1919–1953 годов

Обвинительное заключение, в котором фигурировала уже организованная контрреволюционная группа террористов-заговорщиков, подписал будущий Прокурор СССР А.Я. Вышинский. Председательствовал в суде сам Василий Ульрих.

Материалы расследования дела об убийстве Кирова, суда над Николаевым и еще 13 его мнимыми соучастниками стали своего рода методическим пособием по разоблачению «врагов народа». Отныне по такому сценарию будут выстраиваться все дела с обвинениями в террористической и контрреволюционной деятельности даже тех, кто не имел о них никакого представления. Методика поиска «врагов народа» была узаконена и подлежала внедрению в повседневную практику.

Вскоре ЦК ВКП(б) дал разрешение применять в отношении арестованных методы физического воздействия, т. е. пытки. С этого времени любой подозреваемый фактически был обречен. Достаточно организовать на него анонимный донос, либо получить показания одного-двух человек — свидетелей «преступления», выбить признание собственной вины, и честный труженик сразу становился «врагом народа». Причем, если в военных трибуналах хоть как-то создавали видимость правосудия: доставляли в зал судебного заседания, спрашивали о виновности, задавали вопросы, выносили и зачитывали приговор, то внесудебных органы — особые совещания или т. н. «тройки» отправляли людей на расстрел, даже не видя их в глаза.

Таким образом, сам законодатель в лице высшего органа государственной власти СССР принял противоправный правовой акт, открывавший путь безнаказанному произволу. Одни были поставлены в положение палачей, другим отводилась участь бесправных жертв.

Было еще одно обстоятельство, послужившее объектом для подражания. Дело в том, что практически в тот же период аналогичные события происходили в Германии, где стремительно укреплялась диктатура Адольфа Гитлера и его сторонников. Приходу фюрера к власти способствовало физическое уничтожение политических противников. Видимо, Сталину показался весьма привлекательным германский опыт. Он ведь тоже поначалу воспринимался как всеобщий любимец нации. Случайны ли совпадения по методам, времени и обстоятельствам развязывания террора как в Германии, так и у нас? И в последующем, фактически до самого начала Великой Отечественной войны, Сталин нередко действовал в унисон с германскими политиками.

Правда, в СССР такая политика поначалу была воспринята неоднозначно. Во всяком случае, отмечалось даже некоторое противодействие произволу. Убийство крупного политического деятеля — событие, конечно, исключительное. Однако в соответствии с коммунистической идеологией это не могло служить основанием для принятия драконовских законов.

Понимая это, Главный военный прокурор Орловский отреагировал на новации верхов своеобразной директивой с требованием к прокурорам «ни в коем случае не ограничиваться формальными справками или докладами соответствующих уполномоченных, а лично знакомиться с материалами следственных действий, допросов, присутствовать и участвовать в важнейших из них, внося необходимые коррективы в ходе расследования; надзор за делами о контрреволюционных преступлениях осуществлять с момента их возникновения» [13] Архив ГВП. Дело № 1 (Приказы ГВП за 1934-1935 гг.). .

Думается, позиция военной прокуратуры первое время имела какое-то сдерживающее значение. В 1934 — начале 1935 года большинство уголовных дел этой категории все же разрешались в судебном порядке, а практика внесудебных репрессий особыми совещаниями и «тройками» еще не приобрела широких масштабов. Однако власть продолжала ужесточать террор. Свертыванию процессуальных гарантий законности и обоснованности обвинений в отношении «террористов» способствовало не только принятие постановлений ЦИК СССР от 1 декабря 1934 года. Не из недоверия к сотрудникам НКВД исходил Главный военный прокурор, хотя действия многих из них, особенно в территориальных управлениях и отделах, все чаще давали серьезные поводы для беспокойства. Его настораживали участившиеся в печати, раздававшиеся все громче с трибун партийных съездов, пленумов и конференций требования ужесточить приемы классовой борьбы, активизировать преследование «врагов народа». Своими сомнениями он делился с коллегами, с начальством. Но Прокурор СССР Вышинский сам являлся сторонником использования самых крутых мер и расширения репрессий, а нарком Ворошилов на [14] Архив ГВП. Дело № 1 (Приказы ГВП за 1934–1935 гг.). призывы Орловского ограничить охоту на ведьм в армии уже не реагировал. Собственно, это уже было не в его власти.

Известно, что разрастание штатной численности любого ведомства требует в оправдание своего существования, если можно так выразиться, расширения фронта работ. Похоже, этот принцип сполна воплотился и в деятельности НКВД: его активность в разоблачении «врагов народа» резко возросла. Так как военные суды не справлялись с нагрузкой, потребовалось расширить практику внесудебного рассмотрения дел, что и было декларировано постановлением ЦИК и СНК от 5 ноября 1935 года «Об Особом совещании при Народном комиссаре внутренних дел СССР». Новое ведомство, которое возглавил Генрих Ягода, было наделено исключительными полномочиями в части применения внесудебных репрессий к любым гражданам, кого НКВД причислял к категории общественно опасных лиц.

Вскоре Орловскому настоятельно порекомендовали съездить за границу, чтобы подлечить свое здоровье. Просматривается некоторое совпадение между его заболеванием и усилением репрессивных акцентов в деятельности НКВД, против которых выступал Главный военный прокурор. Он выехал на лечение в Германию, где в апреле 1935 года скончался.

Хоронили С.Н. Орловского, как и подобает, по высокому разряду. Поезд Берлин — Москва на перроне Белорусско-Балтийского вокзала встречали видные военачальники Корк, Щаденко, а также Вышинский, Ульрих. На катафалке — живые цветы, венки от наркома обороны Ворошилова, Буденного, Прокуратуры СССР. На Новодевичьем кладбище урну несли Корк, Щаденко, Вышинский. Ушедшему в иной мир руководителю военной прокуратуры были возданы последние воинские почести: троекратный прощальный залп и прохождение маршем взвода кремлевских курсантов.

Между тем маховик репрессий продолжал раскручиваться, 23 января 1935 года Прокуратурой СССР была издана директива, содержащая требование квалифицировать по ст. 58-1 УК РСФСР все контрреволюционные выступления, террористические акты в отношении вождей партии и советского правительства даже при отсутствии признаков прямой подготовки теракта. Дела о групповой антисоветчине надлежало направлять на рассмотрение спецколлегий, а в отношении одиночек — в Особое совещание, т. е. во внесудебный орган.