Леонид Заика - Жертвы и палачи. По материалам процессов 1919–1953 годов

Были у атамана и свои причуды. Любил он красиво одеваться, возил за собой большой гардероб. Часто появлялся в новом мундире: сегодня — кирасир, завтра — лейб-атаманец, на следующий день — улан или гусар. Костюм для приема важных гражданских особ, три пары сапог с высокими каблуками и медными подковками, несколько пар белья, меховая шуба, серебряный кинжал, японский карабин, серебряные пуговицы с гербами, сделанные по заказу в оружейной мастерской, всегда следовали за ним в обозе. При атамане был отряд телохранителей, хор песенников, управляющий личным зверинцем. В личном ведении атамана состояла прекрасная конюшня скаковых лошадей. После обеда он отдыхал под музыку духового оркестра. Пил, как уже говорилось, ром и коньяк. Нравилось Анненкову угощать собеседников дорогими сигаретами и шоколадом. Парадокс — из 30 человек его личного казачьего конвоя почти половину составляли пленные красноармейцы.

«Дело в том, — объяснял Анненков, — что к пленным я относился как к противникам, уже сложившим оружие. На всех фронтах при сдаче в плен красноармейцев подвергали репрессиям. Но при сдаче 5-го Советского полка я заметил, что во время ареста один боец, Иван Дупляков, сказал: «Я много перебрал на мушку вашего брата, теперь можете брать и меня». Если бы их отправили в лагерь, то, возможно, над ними совершилась расправа. Я решил взять пленных в свой конвой, полагаясь на чисто психологическое воздействие: они являлись добровольцами, боровшимися против нас и не ожидавшими к себе снисхождения. Тем самым я оценил проявление Дупляковым своего гражданского мужества. И не ошибся. Впоследствии Дупляков перешел со мной китайскую границу… Это тот самый Дупляков, которому в случае каких-либо недоразумений со мной я завещал выдать четыре слитка золота. Таково было мое завещание, составленное в китайской тюрьме в отношении всех четверых оставшихся казаков моего войска.

Мне было известно, что во всех наших частях действовала колчаковская контрразведка. Колчаковские офицеры приезжали к нам, поступали служить под видом добровольцев, скрывая свою принадлежность к агентуре Колчака. Но существовала и штатная контрразведка. В ее функции входило устанавливать активных противников Омского правительства. Когда она выявляла таковых через агентуру, то обращалась за ордером на арест в штаб, и они арестовывались. Велось дознание, следствие. Смотря по степени преступления, арестованные предавались гражданскому либо военно-полевому суду.

При занятии деревни всех, кто был, по нашему мнению, преступным элементом, мы привлекали к ответственности. Несколько человек вешали, несколько расстреливали, несколько приговаривались к тюремному заключению, некоторых пороли. Все население, которое было нелояльно настроено по отношению к нам, эвакуировалось в другой район. Оставлялось только население лояльное. Правда, если занимали деревню наскоком, случались всевозможные непредвиденные эксцессы. Для подавления недовольства и восстаний существовали карательные отряды. На занятых нами местностях сразу же ликвидировались Советская власть и созывались крестьянские съезды. Участвовал в них и я. Цели съездов — прекратить рознь между казаками и крестьянами, относившимися враждебно друг к другу. Первым вопросом всегда было оказачивание области, так как ведавший этими делами генерал Ионов отдал приказ, чтобы все крупные селения и поселки переписывать в казачье сословие. Среди крестьян произошел страшный раскол: кто-то согласился, стал действовать как казаки, собирать мобилизацию. Но большая часть пошла против переписи. Дш успешности оказачивания переписавшиеся поселки облагались меньшими повинностями, а на крестьянские возложили все основные тяготы. Приезжавшие в поселки наши комиссары говорили людям: кто не перепишется к казачеству — будет выселен. Ионов надеялся оказачить всю Семиреченскую область, объединить крестьянство с казачеством. Но результат получился обратный. Между тем оказачивание давало нам большие возможности в проведении мобилизации, обеспечении продовольствием, лошадьми, подводами, вносило организованность в жизнь местного населения и облегчало управление территориями. За проявление вольностей недовольное население облагалось контрибуцией. Иногда приходилось заниматься реквизицией продовольствия и лошадей — за изъятое выдавали квитанции…»

Мягок, благороден, снисходителен к себе и ближайшим сподвижникам атаман в своей «исповеди». В жизни он иной. По приказу Анненкова между Семипалатинском и Алейском на бронепоезде курсировала специальная карательная рота во главе с капитаном Кауровым. Первой операцией команды бронепоезда, по свидетельству кондукторов станции Рубцовка Филиппа Мачули-на и Романа Самохина, стал расстрел семи крестьян со станции Шипуново.

Таких акций было немало. Особенно зверствовали анненковцы, когда у белых начались неудачи на фронтах. После занятия красными Рубцовки разъяренный Анненков в сопровождении конвоя прискакал к броне-поезду и приказал немедленно двигаться на станцию. Вместе с ним отправились около сотни казаков. Недалеко от станции Аул получили сведения о том, что впереди объявилась разведка красных. Атаман дальше не поехал. По его распоряжению казаки стали ловить и сгонять к бронепоезду окрестных крестьян. Большинство попавших под руку мужиков подверглись пыткам: сначала им наносили неглубокие колотые раны, а потом рубили насмерть. Неподалеку от станции Шипуново каратели отыскали спрятавшихся в колодце двух красноармейцев и зарубили их. Затем подожгли с трех сторон близлежащее село Хлопуново, издевались над его жителями.

Крестьянин села Красноперское Степан Вольных по личному приказанию Анненкова был жестоко выпорот карателями за сочувствие Советской власти, после чего не мог подняться на ноги. Других сочувствующих — Егора и Ефима Чепуштановых, Лариона и Степана Филяро-вых, Кириченко, Арошина и Шевченко — расстреляли. При этом Егора Чепуштанова закопали в землю. Еще живым, истекавшим кровью.

Ивану Мартыненко удалось спрятаться от карателей. Он рассказал, как в село Веселый Яр прибыл отряд Анненкова — на погонах буквенные нашивки «АА», на ру-кавах эмблемы с изображением двух скрещенных костей и черепа. Они привезли с собой четверых арестованных, расстреляли их на окраине села и уже собирались было возвращаться в Рубцовку. Но тут к Анненкову подошел кто-то из местных зажиточных мужиков и передал список сочувствующих Советской власти. Всех их поймали и расстреляли без всякого разбирательства. Когда поезд с анненковцами тронулся, каратели открыли стрельбу по группе крестьян, хоронивших расстрелянных.