Ребекка Солнит - Мужчины учат меня жить [litres]

В наше время они не всегда оказываются сильнее. Мы все еще живем в эпоху споров за право говорить и пользоваться доверием, и давление исходит с обеих сторон. Движение за права мужчин и множество популярных, но недостоверных источников информации говорят нам, что мир якобы переживает эпидемию ложных обвинений в изнасилованиях. Мысль о том, что женщинам в целом нельзя доверять, а ложные обвинения в изнасилованиях – реальная проблема, помогает затыкать рот конкретным женщинам, уходить от обсуждений сексуального насилия и выставлять главными жертвами самих мужчин. Эта риторика чем-то напоминает мне разговоры о фальсификациях на выборах – в США это явление столь редко, что уже очень давно не оказывает на результаты ни малейшего влияния. Тем не менее, консерваторы утверждают, что в последние годы масштабы фальсификаций достигли масштабов эпидемии, и на этом основании пытаются лишить избирательных прав малоимущих, цветных, студентов – словом, тех, кто обычно голосует против них.

Я совсем не хочу сказать, будто женщины и дети не лгут никогда. Врут все – мужчины, женщины, дети; но последние две категории вовсе не имеют к этому особой склонности, а первой – к которой относятся продавцы подержанных машин, барон Мюнхгаузен и Ричард Никсон – совсем не обязательно положено особое доверие. Я лишь призываю четко понимать: устаревшая идея о нечестности и двуличности женщин никуда не делась – она то и дело всплывает. Наша задача – научиться осознавать, что дело именно в ней. Пожалуй, стоит также признать обычным делом чрезмерно эмоциональную реакцию на то, когда женщина осмеливается заговорить.

Моя подруга, изучающая в одном из известных университетов тему сексуального харассмента, рассказывает, что однажды она проводила презентацию в бизнес-школе своего вуза, и один из пожилых профессоров-мужчин спросил: «А почему нужно начинать расследование, основываясь на словах одной-единственной женщины?» И у нее десятки подобных историй о женщинах – студентках, сотрудницах компаний, профессорках, исследовательницах, – которые борются за то, чтобы им верили, особенно если их оппоненты-агрессоры имеют высокий статус в обществе.

В 2014 году допотопных лет журналист Джордж Уилл сказал, что речь идет всего лишь о «предполагаемой эпидемии насилия в университетах», и добавил, что когда университеты, или феминистки, или либералы «превращают статус жертвы в нечто желанное, дающее привилегии, жертв сразу становится больше». В качестве примера он привел самое сомнительное, какое смог найти, дело об изнасиловании женщины знакомым мужчиной, и подверстал подходящую статистику. В ответ молодые женщины создали в Твиттере хэштег #survivorprivileges («#привилегиивыживших») и стали писать такие, например, посты: «Я и не знала, что жить с ПТСР, сильной тревожностью и депрессией – это #survivorprivilege». Или: «#ShouldIBeQuiet [#можетмнепромолчать?], потому что когда я говорю, все обвинили меня во лжи? #survivorprivilege». Колонка Уилла в почти неизмененном виде повторяет старую мысль о том, что женщины по природе своей порочны, ненадежны, склонны к заблуждениям и злонамеренны, а также что все эти обвинения в изнасилованиях яйца выеденного не стоят, поэтому давайте, мол, жить дальше.

Не далее чем в 2014 году у меня был собственный, уменьшенный во много раз опыт такой ситуации. Я запостила в соцсетях фрагмент ранее опубликованного своего эссе о 70-х годах прошлого века в Калифорнии. Тут же мне предъявил претензии незнакомец, прочитавший два абзаца о том, что происходило тогда в моей жизни (ко мне, едва подростку, пристали два взрослых дядьки-хиппи). Меня поразила как его ярость, так и безосновательная уверенность в своем праве судить меня. В том числе он сказал: «Вы невозможно преувеличиваете, а единственное ваше „доказательство“ – это репортер FOX. Вам „кажется“, что это правда, вот вы и говорите, что это „правда“. А я скажу – „херня“». То есть я должна была представить доказательства, будто это было возможно. Я подобна нечистым на руку людям, искажающим факты. Я субъективна, но полагаю себя объективной; я умею только чувствовать, но мне кажется, будто я думаю или знаю. Мне прекрасно знакома и его злоба, и весь этот перечень аргументов. Если бы мы умели распознать эту схему недоверия или даже дать ей имя, то каждой женщине, решившейся заговорить, не пришлось бы всякий раз заново пробиваться сквозь стену недоверия. Кое-что еще о Кассандре: ее пророчествам перестали верить из-за проклятия, которое наложил на нее бог Аполлон после того, как она отказалась от близости с ним. Во все века утрата доверия была неразрывно связана с заявлением прав на собственное тело. Однако сегодня, когда среди нас так много современных Кассандр, мы могли бы снять проклятие, самостоятельно выбрав, кому верить и почему.

2014

Это был матч века, финал Всемирного идеологического кубка. Команды яростно боролись за мяч. Звездная феминистская команда раз за разом пыталась провести его через штанги ворот, имя которым «распространенные социальные проблемы», тогда как команда противников, в рядах которой играли крупные мейнстримные СМИ и не менее крупные шишки-мужчины, норовили загнать его в сетку под названием «единичный инцидент». Чтобы не пустить мяч в свои ворота, вратарь мейнстримщиков вновь и вновь вопил: «Психически больные!» А «мячом», разумеется, был реальный смысл массового убийства в Айла-Висте (Калифорния), когда один студент расстрелял своих соучеников.

Битва за определение того, что им руководило, не стихала целые выходные. Голоса из «мейнстримной» команды твердили, что он психически нездоров, как будто это все меняло, как будто весь мир делится на две страны – «нормальных» и «ненормальных», и у них нет ни общих границ, ни общей культуры. А между тем психическая болезнь – не такой уж сильный разграничивающий фактор. Очень многие люди с ментальными расстройствами добры и эмпатичны. Но по многим другим статьям, в том числе несправедливости, ненасытной жадности, экологической безалаберности, безумие и злонамеренность – это суть нашего общества, а не только издержки некоторых его слоев. В своей замечательной авторской колонке 2013 года антрополог Таня Лурманн отмечает, что если голоса слышит шизофреник в Индии, то они, скорее всего, велят ему прибраться дома; американца же они будут побуждать к насилию. Все дело в культуре. Или, как говорила моя приятельница, следовательница по уголовным делам: «когда человек начинает терять связь с реальностью, больной мозг с упорной одержимостью цепляется за то, чем полна атмосфера вокруг, то есть за болезни культуры, где человек живет».