Ребекка Солнит - Мужчины учат меня жить [litres]

Она воспевает побег.

Призывая к определенным социальным переменам, сама Вулф становится революционеркой. (Разумеется, ей не чужды изъяны и «слепые пятна» эпохи и страны, которые она иногда преодолевала, а иногда нет. Такие слепые пятна есть и у нас, и будущие поколения, возможно, упрекнут нас в них. Или нет.) Ее идеал – освобождение, в том числе и внутреннее, эмоциональное, интеллектуальное.

В течение тех двадцати лет, что я занимаюсь писательством, моя задача всегда состояла в том, чтобы попытаться найти или составить язык, позволяющий описать тонкости, неуловимые нюансы, радости и смыслы – не поддающиеся классификации – в самом сердце вещей. Мой друг Чип Уорд говорит о «тирании конкретики» – о том, что поддающееся измерению почти всегда преобладает над неисчислимым: частная прибыль – над общественным благом; скорость и эффективность – над удовольствием и качеством; утилитарность – над тайнами и смыслами. А ведь последние гораздо важнее и для нашего выживания, и даже большего – для жизней, наделенных смыслом и целью за пределами нашего бытия, жизней, наделяющих смыслом саму цивилизацию.

Тирания конкретики – отчасти следствие неспособности языка и речи описать сложные, тонкие, текучие явления, а также неспособности людей, наделенных влиянием, понять и ощутить важность этих эфемерных материй. Это трудно, порой даже невозможно – ценить то, что нельзя назвать или описать. Поэтому задача назвать и описать их – важнейшая часть моего бунта против существующего положения дел, капитализма и консьюмеризма. В конце концов, даже разрушение планеты Земля отчасти – а может, и в значительной мере – происходит из-за отказа или упадка воображения под действием систем учета, неспособных охватить действительно важное. Бунт против такого упадка – это бунт воображения, в пользу тонкостей, радостей, которых не купить за деньги и не подчинить корпорациям, это желание не потреблять, а создавать смыслы, это стремление к медленному, к блужданию, к отходу в сторону, к исследованию, к мистике, к неопределенности.

В заключение позволю себе привести еще один отрывок из Вулф, который мне прислала моя подруга художница Мэй Стивенс, начертавшая те же слова на одной из своих картин. Я же включила их в свою книгу «Как сбиться с пути». На картинах Мэй длинные предложения Вулф текут подобно воде – природной силе, которая сметает нас на своем пути и одновременно поддерживает нас на плаву. В книге «На маяк» Вулф пишет:

«Ни о ком можно не думать. Быть с собой; быть собой. Теперь у нее часто эта потребность – думать; нет, даже не то, что думать. Молчать; быть одной. Всегдашнее – хлопотливое, широкое, звонкое – улетучивается; и с ощущением праздника ты убываешь, сокращаешься до самой себя – клиновидная сердцевина тьмы, недоступная постороннему взгляду. Хоть она продолжала вязать и сидела прямо – так она себя ощущала; и это „я“, отряхнувши все связи, освобождалось для удивительных впечатлений. Когда жизнь опадает, открывается безграничная ширь возможностей… А под этим – тьма; расползающаяся; бездонная: лишь время от времени мы всплываем на поверхность, и тут-то нас видят. Собственный кругозор казался ей сейчас безграничным».

Вулф даровала нам неохватную беспредельность, неодолимо манящую к себе, текучую словно вода, бесконечную словно желание, – компас, помогающий нам затеряться.

2009

История Кассандры – девушки, которая говорила правду, но ей не верили, – в нашей культуре известна далеко не так хорошо, как история о мальчике, кричавшем «волки!». То есть о мальчике, которому поверили первые несколько раз, когда он говорил одну и ту же неправду. А зря. Проклятие Кассандры, прекрасной сестры Елены Троянской, состояло в том, что никто не прислушивался к ее точнейшим пророчествам. Семья считала ее безумицей и лгуньей, а по некоторым версиям – запирала в доме, пока та не стала наложницей Агамемнона и не была случайно убита вместе с ним.

Бороздя просторы гендерных войн, я то и дело думаю о Кассандре. Ведь доверие – важнейший аргумент в этих войнах, а женщинам чаще всего категорически отказывают в том, что они его заслуживают. Совсем не редка ситуация, когда женщина говорит нечто против позиции мужчины, особенно облеченного властью или популярностью (но не черного – разве что президент-республиканец только что выдвинул его кандидатом в члены Верховного суда), или учреждения, особенно если речь идет о сексе. Реакция на ее слова, скорее всего, поставит под вопрос не только саму суть утверждения, но и просто ее способность говорить и право на это. Многим поколениям женщин твердили, что они склонны к иллюзиям и заблуждениям, манипулятивны, злонамеренны, лелеют тайные умыслы, бесчестны по природе своей… В общем, это «синдром Кассандры» в чистом виде.

Любопытно, как страстно отвергают доводы женщин и как часто их оппоненты скатываются в ту самую нелогичность и истеричность, в которых женщин вечно обвиняют. Было бы совсем недурно, если бы кто-то обозвал истериком, скажем, Раша Лимбо, который обзывал шлюхой и проституткой Сандру Флюк, заявлявшую о необходимости государственного финансирования контроля рождаемости (при этом он явно не понимал, как вообще устроен контроль рождаемости); Лимбо, короля бессвязных выкриков, незнакомого с матчастью, вечно чем-то недовольного. Но увы: истеричность почти всегда ассоциируют с одним-единственным гендером.

Рэйчел Карсон получила этот ярлык за свой фундаментальный труд – книгу «Безмолвная весна» (Silent Spring) об опасности пестицидов. Ее труд основан на обширнейших, подробнейших исследованиях, и сейчас он пользуется неоспоримым авторитетом, а аргументы авторки называют пророческими. Но производители химикатов были против, а, так сказать, ахиллесовой пятой авторки стал ее женский пол. Можно сказать, это была Кассандра от экологии. 14 октября 1962 года в газете Tucson Arizona Star вышла рецензия с заголовком: «„Безмолвная весна“ делает протест слишком истеричным». В том же месяце в журнале Time была опубликована статья, уверявшая, что пестициды совершенно безвредны для людей, а книга Карсон якобы «несправедлива, однобока, истерична и чрезмерно эмпатична». «Многие ученые сочувствуют тому, как трепетно мисс Карсон относится к балансу в природе, – говорилось в статье. – Но они опасаются, что ее эмоциональные и фактологически неточные излияния могут в конечном итоге навредить». Карсон, вообще-то, сама была ученой.

Слово «истерика» происходит от греческого слова, обозначающего матку, и когда-то считали, что это явление возникает из-за «блуждания» или «бешенства» матки. Мужчины, разумеется, при этом в принципе исключались из поля зрения. Сегодня под истеричностью понимают просто нелогичность, взвинченность и, вероятно, путаность. В конце XIX века диагноз «истерия» женщинам ставили направо и налево. На самом деле такие пациентки, мучения которых описал учитель Зигмунда Фрейда Жан-Мартен Шарко, порой, видимо, страдали от жестокого отношения и вызванных им травм, а зачастую попросту не могли поведать об истинных причинах происходящего.